Сладкие слова соблазна

Хауэлл Ханна

— А мне кажется, что ты слишком много болтаешь.

Они подошли к дому, и теперь Плезанс могла их услышать, поэтому Мойра не ответила на сердитое замечание брата. Молча пожав плечами, она вошла в дом, а Тирлох остался умываться на крыльце. В душе она твердо решила: Тирлох и Плезанс созданы друг для друга, однако думала, что ее слова были недостаточно убедительны, чтобы брат вслед за ней пришел к такому же выводу. Ну что ж, по крайней мере, как она надеялась, он хотя бы задумается над этим вопросом.

Когда Мойра захлопнула за собой

дверь, Тирлох нахмурился. Стоя перед умывальным столом, он налил в большой таз воду из тяжелого глиняного кувшина и закатал рукава. Он совершил серьезную ошибку в воспитании сестры. Нельзя было обращался с ней как с равной, нельзя было, потакая ее пытливому уму, слишком по-взрослому говорить с ней о людях и о жизни. Вот и получил — теперь девчонка считает себя вправе поучать старших!

Сняв с настенного крючка мягкое полотенце, он принялся вытирать лицо и руки. Его вновь поразили сообразительность и почти пугающая интуиция Мойры. Иногда словам девочки не хватало той зрелости, которая присутствовала в ее мыслях, но на этот раз она объяснилась вполне доходчиво. Тирлох вздохнул. Его младшая сестра повторила то, что сказал ему Корбин Маттиас, а к их общему мнению стоило прислушаться.

Тирлох испытывал чувство вины. Он обещал Корбину, что будет справедливо относиться к Плезанс и не станет, памятуя о былой обиде, предвзято судить о ее будущих поступках. «Однако, — подумал он, входя в дом, — вряд ли я держу свое обещание».

Обстановка за обедом была натянутой. Тирлох и Мойра почти не разговаривали и хмуро ковыряли в тарелках. Плезанс не понимала, в чем дело. Может, они поссорились из-за какой-нибудь ерунды? Но тогда не обошлось бы безгневной перебранки. Почему же они так серьезны, ведь у Мойры день рождения… Или она перепутала дату?

— Тебе сегодня исполнилось тринадцать, да, Мойра? — осторожно спросила она, когда девочка наконец поела.

Кинув на Тирлоха быстрый тревожный взгляд, девочка кивнула:

— Да, тринадцать.

— Замечательно. — Плезанс начала вытирать стол. — А то я уже начала опасаться, что неправильно запомнила день и попаду в дурацкое положение со своими скромными подарками.

Тирлох схватил пару тарелок и пошел вслед за Плезанс к раковине.

— Мы не отмечаем эту дату, — шепнул он.

Плезанс, которая успела взять у него тарелки, уронила их в раковину и удивленно уставилась на Тирлоха:

— Почему?

— А ты не догадываешься? — прошипел он, пытаясь говорить тише, чтобы Мойра не услышала.

— Разумеется, нет.

— Я рассказывал тебе про нашу мать. Это была большая трагедия. Мы не можем устраивать праздник в такой день.

— Ты не хочешь праздновать день рождения Мойры? Но она не имеет никакого отношения ни к тому преступлению, ни к смерти вашей матери. Ты сам говорил, что мать даже не пыталась бороться за жизнь. По-твоему, в этом виновата Мойра?

— Нет. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не винил ее в этом.

— А мне кажется, что, лишая сестру праздничного

дня рождения, ты тем самым обвиняешь ее в смерти матери. Прошу прощения, что высказываю свое мнение — возможно, ты считаешь это не моим делом…

— Говори. Тебя все равно не остановишь.

Она пропустила мимо ушей его недовольную реплику.

— Я думаю, что Мойра обязательно должна праздновать свой день рождения. Ей это надо даже больше, чем остальным детям. Она должна знать, что никто не обвиняет ее в трагедиях прошлого, что мы счастливы от того, что она родилась, и не важно, какими печальными обстоятельствами сопровождалось ее появление на свет.

Он молча смотрел на Плезанс. Ее тихие слова набатом звучали в его ушах. Она права, совершенно права. Как жаль, что он не понял этого раньше! А мама… она наверняка тоже так думает и кивает, глядя на него с небес. Ему всегда казалось, что праздновать день рождения Мойры — значит только разбередить плохие воспоминания, и сестра вроде была с ним согласна. Но правильно ли он ее понимал?

— У меня нет для нее подарка, — пробормотал Тирлох.

Плезанс достала из буфета два свертка и протянула ему.

— Верхний будет от тебя.

— От меня? Но Мойра догадается, что не я приготовил ей подарок.

— Я думаю, твое согласие праздновать ее день рождения уже само по себе будет ей подарком… в этот раз, — добавила она ему в спину, когда он отошел.

Он хмуро глянул на нее через плечо, но она лишь улыбнулась в ответ, взяла приготовленные ею пирог и заварной крем и понесла их к столу.

Тирлох плюхнул свертки перед округлившей глаза Мойрой и уселся на свое место.

— Плезанс говорит, что верхний подарок от меня, — сообщил он и подмигнул ухмыльнувшейся сестре.

Девочка обернулась к Плезанс, чтобы поблагодарить ее, да так и застыла с открытым ртом при виде выставленного перед ней десерта.

— Это пирог из ревеня? Ого, и заварной крем?

— Да. — Плезанс принялась резать пирог. — Твой любимый, если память мне не изменяет.

— Нет, все правильно. Ой, даже не знаю, с чего начать — поесть пирог или развернуть подарки.

— Разверни подарки, — посоветовал Тирлох. — Мне не терпится узнать, что я тебе подарил.

Мойра засмеялась и схватила свертки. Тирлох был удивлен не меньше сестры, когда она достала платье и затем отделанную рюшами шляпку. Странно, когда же Плезанс успела все это сшить?

Он внимательно наблюдал за сестрой. Мойра побежала переодеваться и вернулась в обновках, сияющая от восторга. Тирлох разрешил ей лечь чуть позже обычного, а когда девочка наконец отправилась спать, она практически взлетела на чердак. Несколько минут спустя он зашел в спальню сестры, чтобы по своему обыкновению поцеловать ее на ночь, и застал ее перед зеркалом: она в последний раз любовалась подаренной шляпкой. «Как же я был не прав, лишая ее дня рождения!» — снова укорил себя Тирлох.

— Прости меня, Мойра, — пробормотал он.