Сладкий грех. Разрушение
Шрифт:
Пальцами пробегаюсь по его щеке, и он ловит их губами, оставляя поцелуй. Слэйн обхватывает моё лицо и улыбается. Он как будто впервые видит меня и ласкает своим взглядом. И это новая точка нашей истории. Она другая.
— Что же ты творишь? — шепчу я.
— Умираю. Мне так больно. Так больно, Энрика. Было так больно. — Его внезапно начинает шатать. Я подхватываю его за талию, и он садится на койку. Слэйн хватается за свою голову и сжимает её руками.
— Дай мне это… Энрика, дай мне это, — шепчет он, выгибая спину.
— Что? Что с тобой? Мне позвать медсестру?
— Энрика,
— Шприц… снотворное. Вколи ему в бедро. Он просит его, — сиплым голосом подсказывает Каван. Бросаю на него испуганный взгляд. Он сидит на полу с окровавленным лицом, а Слэйн кричит. Господи. Это страшно. Он, как зверь, рычит. Я хватаю шприц, и моя рука трясётся. Я умею делать уколы. Дедушке делала.
Открываю зубами пластиковый колпачок и резко всаживаю иглу в бедро Слэйна.
— Тише, пожалуйста, Слэйн. Тише. Всё хорошо. — Надавливаю на поршень шприца, наблюдая за тем, как он сжимает кулаки и ударяет ими по кровати.
— Мне больно. Больно. Она моя! — Слэйн поднимает на меня глаза, белки которых красные из-за лопнувших капилляров. Господи… господи.
— Я здесь. Я никуда не ушла. Тише, — молю, сильнее давя на поршень шприца, чтобы он успокоился.
— Ищу… я ищу… ищу… моя жертва. Где она? Она моя… она же моя, — скулит он. Видимо, лекарство начинает действовать. Мне так жалко его. Я не понимаю, что с ним творится. Не понимаю, и мне жутко.
Вытаскиваю шприц и тащу Слэйна к койке. Цепляясь за мои руки, он что-то ищет взглядом.
— Энрика… она была в воде. Она должна быть там. Смерть. Она умрёт. — Пальцами он касается моего лица, и я укладываю его на койку.
— Я жива. Всё хорошо. Тише, Слэйн, тише.
— Обними его. Погладь его по волосам. Сделай это, Энрика. Сделай. Он нуждается в тебе прямо сейчас. Ты его спасение, — подаёт голос Каван.
Да мне плевать, как это всё выглядит. Забираюсь на койку, и Слэйн опускается ниже. Он трётся о меня, словно чёртов тигр в человеческом обличье. Жутко. Так жутко. Я осторожно провожу по его волосам, наблюдая за тем, как он успокаивается. Большой и сильный мужчина становится мальчиком, которого всего лишили. Ласки. Любви. Нежности. Заботы. Если слова Кифа правдивы, то я понятия не имею о том, кто такой Тристан Слэйн Нолан. Я, оказывается, ничего о нём не знала. Я боюсь узнать его. Боюсь, что всё это правда. Его слова и предостережения. Его тайны и прошлое. Его настоящее.
Тихо плачу, прижимая его к себе, и целую в макушку.
— Я не верил, — говорит Каван.
Поднимаю голову и всхлипываю.
— Ты как? Он сильно тебя? — спрашиваю я.
— Нормально. Я привык.
— У тебя кровь, Каван, — шепчу я.
— Ничего, правда, я привык.
— Как часто такое происходит?
— В последнее время ни разу. Он избил меня до полусмерти, когда я пришёл к нему с извинениями за то, что сделала моя сестра. Он ждал этого момента. Я не сопротивлялся. У меня были переломаны все кости. Мои родители отвернулись от меня и бросили, а он пришёл. Пришёл за мной и помог мне
— Я не хочу быть виновной. Не хочу. Я больше не могу, — признаюсь с горечью в голосе.
— Ты и не виновата, Энрика. Всё дело в нём, и я не знаю, сможешь ли ты выжить. Я же предупреждал тебя. Я говорил бежать.
— Что? Это был ты? Сообщения и записка были от тебя? — шокировано выдыхаю я.
Каван кивает и тихо смеётся.
— Конечно, я. Кто же ещё. Он называет меня принцем, а себя злодеем. Он думает, что нет у него сердца, но я видел его прямо сейчас. Я видел то, что он отвергает. Насколько сильно ты любишь его? Сможешь ли пройти вместе с ним весь этот ад?
Пожимаю плечами и смотрю на Слэйна. Он такой красивый и спокойный, когда спит. С ним так уютно и хорошо. А теперь ещё и страшно.
— Где ты был, Каван? Где ты был на самом деле? — сквозь ком в горле спрашиваю его.
— Я не могу сказать. Слэйн знает. Он сам расскажет, точнее, ему придётся это сделать, когда будет уже поздно. Он слишком поздно понял, что дело не в его стратегиях, а в нём самом. Ему больно, Энрика. Больно.
— Почему? Это заболевание или расстройство психики?
— Привычка. Сильная и глубокая привычка. Боль появляется внутри него, когда что-то его меняет или хочет изменить. То есть, когда его внутренняя установка даёт трещину, и он видит что-то новое. Хорошее. Я не могу говорить за него. Я и так уже стал для него врагом. Не хочу терять своего друга из-за тебя, Энрика. Я ему верен. Вспомни, что я тебе сказал, и сделай это. Будет больно, но потом станет легче. Я приведу себя в порядок. Будь с ним. — Каван карабкается по стене и встаёт.
Я не верю в то, что Слэйн слабо его побил. Каван едва идёт, держась за бок. Его лицо всё в крови, и это точно плохо. Всё плохо.
Облокачиваюсь на подушку головой, машинально поглаживая Слэйна по голове. Его размеренное дыхание согревает мою грудь. Он дышит в неё. Но всё вокруг меня пугает. Я хочу больше знать о том, что было в прошлом. И я узнаю об этом.
Не понимаю, как Слэйн проснулся в тот момент, когда Каван сдавливал мне горло. Он же открыл глаза, почувствовав опасность, встал и начал драться. Он инстинктивно защищал меня, даже не осознавая этого. Жутко. Просто жутко. И мне плохо. Меня тошнит от пережитых событий и нервов. Я не ела целый день и практически ничего не пила, кроме чашки чая в кафе. Мне просто плохо.
Перекладываю голову Слэйна на подушку, но его пальцы стискивают мою рубашку. Он злобно шипит во сне, и мне приходится лечь рядом с ним. Я смотрю на него. Если бы могла, забралась бы в его голову, чтобы узнать, что в ней творится.
— Энрика, поезжай домой. — Мне на плечо ложится рука Кавана. Я поворачиваю голову к нему и замечаю, что его нос распух, глаза красные, а губы разбиты. На лице уже зреют будущие синяки.
— Паршиво выглядишь, псих-помощник, — говорю я.
Он тихо прыскает от смеха и, цокнув, окидывает меня взглядом.