Сладость горького миндаля

Михайлова Ольга Николаевна

– Как ни странно - да, Райан совсем не поверхностен, но имеет лёгкий нрав и, насколько я помню по его детству, отходчив и незлопамятен. А что вы скажете об остальных?

– Дьяволом мне никто пока не показался.

Епископ горько усмехнулся.

– Боюсь, это не доказательство, что его там нет.

С этим Донован не спорил. Его удивило ещё одно обстоятельство, о котором он предпочёл не говорить: это был взгляд мисс Элизабет на девиц Ревелл перед тем, как она ушла из комнаты. Он не смог прочитать его: тусклый и безжизненный, словно больной, он ничего не выражал. Но вот она повернулась, уводя из комнаты подругу - и Донован видел, что взгляд мисс Бреннан ожил, в нём, да и во всем облике девицы что-то незримо переменилось.

Она ушла, как королева, а в глазах блеснул огонёк, мгновенно преобразивший лицо: в нём проступила леди Макбет. Но почему? Не была ли то игра света? Да, рядом стояли лампы, а из окна у двери лился бледный свет начинающихся сумерек. Ему могло в смешении света померещиться то, чего не было.

Вечером Донован собрал бумагу, краски, сангину и уголь, приготовил мольберт и старый фартук, который всегда надевал поверх рабочей блузы. Миссис Бреннан сказала, что позировать ему первой будет Элизабет, если же она не сможет, то - она сама. Доновану хотелось увидеть мисс Бреннан поближе - утренний свет не даст ему ошибиться.

Однако когда, прочтя на ночь молитвы, Чарльз оказался в постели, в его памяти снова проступило лицо Райана, почему-то в нарождающемся сне слившееся с гробом: Райан и Мартин были почти неразличимо похожи. Этот лик покойника теперь налился красками, он смеялся и кокетничал с девицами, читал газету и шутил. В ночном сне, уже отрешённом от дневных реалий, ему грезились актёры на сцене лондонского театра Ковент-Гарден, они ставили Шекспира, и он не удивлялся, слушая спор Гамлета с леди Макбет о том, что иногда лучше и не быть, чем быть, на что леди Макбет, не то возражая, не то соглашаясь, уточняла, что лучше не быть кому-то другому, но не ей, откуда-то из-за кулис сладострастно смеялся Яго, и только по пробуждению Донован понял, что супруга Макбета и три ведьмы, отпевавшие Гамлета, лежащего на лилейных покровах чёрного гроба, равно как и интриган Яго, забрались в его сон из других пьес.

Глава 5. Королева каверз.

При погашенной лампе

все женщины красивы.

Плутарх.

Назавтра, не успел Донован расположиться в предоставленной ему комнате, расставить мольберты, разложить палитры и листы для набросков, как появилась миссис Бреннан. Её дочь будет позировать первой, сообщила она после приветствий и быстро удалилась.

Через несколько минут Донован обнаружил, что в комнате слишком низкий стул для модели и вышел в коридор, надеясь встретить кого-нибудь из слуг и попросить стул с высокой спинкой. Он прошёл через два холла, но никого не увидел, однако тут чуть приоткрылись массивные дубовые двери в одном из коридоров, и Чарльз услышал женский голос - удивительно мелодичное и глубокое контральто его любимого тембра.

– Ты же не допустишь этого, дорогой?
– Чарльз не усомнился ни на минуту: это был голос любви. В нём проступала мольба, клокотали страсть и заклинание, звенела надежда и сжимала зубы боль.

Мужской голос был груб, насмешлив, язвителен, зол и мелодичен одновременно.

– Ты полагаешь, что я не хозяин в своём доме, Бесс?
– и на пороге появились мистер Райан Бреннан и его сестра Элизабет.

Донован успел зайти за колонну. Его не заметили. Но сам он увидел, что последние слова Райана произвели

на сестру удивительное действие: она словно пригубила сладчайшего вина. Глаза девушки затуманились, на щеках появился нежнейший румянец, улыбка осветила лицо. Она поднялась на цыпочки и приникла губами к щеке брата, и Донован видел, что глаза самого Райана тоже увлажнились нежностью. Мистер Бреннан погладил сестру по волосам и попросил распорядиться, чтобы ему принесли кофе в кабинет. Мисс Элизабет кивнула и напомнила, что всё утро будет у художника в бывшей комнате дяди.

Донован поспешил вернуться к себе, по пути встретив дворецкого и попросив другой стул. Мимо него пробежали мисс Шарлотт Ревелл и её сестра Летти. Донован обернулся вслед девицам и мисс Летиция - тоже обернулась. Белый локон завивался возле её розовой мочки, голубые глаза смотрели игриво, даже более чем кокетливо. Но девушки быстро исчезли.

Мисс Элизабет не заставила его ждать и появилась спустя считанные минуты.

Опровергая вчерашнее представление и странный ночной сон Чарльза, девица оказалась спокойной и сговорчивой: она без всяких возражений приняла требуемую им позу и застыла на стуле совершенно неподвижно, устремив взгляд в окно и явно думая о чем-то своём. Она и словом не обмолвилась о том, чтобы он приукрасил оригинал, не высказывала пожеланий и не давала советов. Такое поведение было весьма редким для женщины и весьма удивило Донована.

Чарльз быстро делал один набросок за другим, испытывая к своей модели куда большую симпатию, чем накануне: в случайно виденной им сцене проступило делающее девушке честь душевное тепло, любовь к брату очень украсила её в глазах живописца, и Чарльз неосознанно перенёс эти впечатления в наброски: облегчил тени вокруг глаз, добавив самим глазам тепла и света, долго выбирал максимально выигрышную позу. Глаза девушки были тёмными, радужная поглощала и растворяла в себе зрачок, но сами глаза были очень выразительны.

Он попросил Элизабет убрать волосы со лба, и она безропотно подчинилась, всё ещё думая о чём-то своём. В конце сеанса Донован внимательно просмотрел эскизы. Ему удалось безупречно ухватить сходство и добиться того, чтобы недостатки внешности - слишком твёрдые губы и нос с жёсткой горбинкой - не контрастировали, но гармонировали с величественной позой леди, он рисовал не леди Макбет из своего сна, но Коэлию Конкордию, римскую весталку.

По истечении полутора часов, во время которых мисс Элизабет почти не меняла позы и была погружена в глубокую задумчивость, Донован попросил её выбрать набросок для портрета и завтра прийти в другом платье. Мисс Бреннан подошла к нему и один за другим пересмотрела эскизы, потом неожиданно обратила взгляд на него самого, после чего снова стала рассматривать рисунки.

– Вы привыкли угождать своим моделям, не так ли?
– в контральто девушки проступила язвительная насмешка.

– Нет, - Донован шестым чувством понял, что этой особе претит робость, и ответил с излишней резкостью, - я иногда наделяю свои модели выдуманными мною добродетелями или воображаемыми пороками, но льстить не люблю.

Элизабет Бреннан посмотрела ему в глаза, и он выдержал её пристальный взгляд.

– Мне вы польстили, - проговорила она тоном, не допускающим возражений, но неожиданно смягчила тон улыбкой, тонкой и доброжелательной, - однако, кажется, мне и вправду лучше убирать волосы со лба, да?

Донован кивнул. Мисс Элизабет была причёсана по последней моде: на лоб - удивительно высокий и чистый - опускались завитки кудряшек, длинные волосы были убраны назад и закреплены золотыми гребнями на затылке. Но причёска не шла ей, сугубо выделяя на лице линию носа. На одном из набросков Чарльз открыл лоб и распрямил волосы, убрав их на греческий манер, - и неправильные черты девушки приобрели вдруг царственную величавость.

Она выбрала именно этот набросок, но тут же спросила с некоторым сомнением: