Сладость мести
Шрифт:
— Глянь-ка! — утешающе сказал Кингмен. — Ты гораздо красивее без этой боевой раскраски. Кто это под пестрой маской? А, да ведь это моя милая девочка!
Но кран был уже откручен — слезы лились беспрерывным потоком.
— Боже, Кинг! Мы не можем поступать так, чтобы из-за нас кому-то было больно. Я тебя люблю. Я боготворю тебя, но… но не могу пойти в зал и сидеть за одним столом с твоей женой. Только не сейчас! Она такая милая и утонченная. Я что-нибудь не так сделаю, возьму не ту вилку, а она обязательно это заметит. А потом мне не хватит нахальства вернуться к столу и как ни в чем не бывало сидеть рядом с твоей дочерью. Она, должно быть, чувствует
Она уронила голову ему на плечо.
— Только не мечтай, что будешь стирать мои носки, — мягко засмеялся он. — Понимаешь, ты видишь во мне только мою хорошую сторону и не желаешь замечать ничего плохого.
Он взял ее за подбородок и притянул к себе. Возбуждение от интимной близости, угрызенья совести, боль и смущение слились воедино, закрутившись в водовороте страсти.
— Никто ни от чего не страдает, Флинг. Между мной и Энн существует полное взаимопонимание. Вплоть до готовности расторгнуть брак. Мы не спали вместе с тех самых пор, как родилась Другая, — солгал он. Флинг просияла: может быть, не все так плохо и безнадежно, если брак уже на грани распада?
— Не знаю, Кинг. Нельзя доставлять страдания другому. — Слова эти, казалось, вырвались прямо из ее души.
— Слушай, Флинг. Положись на меня. Я позабочусь, чтобы никто не пострадал. Ни Энн, ни Другая, ни, тем более, ты.
Она не желала вступать в его мир только для того, чтобы увидеть отгороженные канатами чудеса и диковинки его дома, взглянуть на его неисчислимые сокровища, перед которыми вывешена табличка "Не трогать руками!". Ей нужен был он в их общем мире. В ее сознании всплыли вдруг семейные фотографии четы Беддлов: обед в День благодарения, поездка на яхте, пикник — его личная жизнь, в которой ей не было места. Морщинка пролегла между ее красивыми бровями. Кингмен ненавидел, когда она хмурилась. Это означало, что она думает. Если бы он хотел иметь девушку, которая думает, он мог бы найти себе и уродину.
— Флинг, выше нос! Ты должна верить, что я все сделаю правильно и в нужное время. Так, чтоб никому не пришлось страдать. А сейчас возвращайся в танцевальный зал, — сказал он отечески-наставительным тоном. — Сними с себя весь грим. Без него тебе лучше. Будь умницей и возвращайся на бал. Я появлюсь сразу же вслед за тобой.
— Ты обо всем позаботишься? Чтоб никому не было плохо? — Она прекратила всхлипывать и поцеловала ладонь, которой он гладил ее по щеке.
— Можешь на это рассчитывать. — И он запрятал свой использованный платок, тяжелый от карменовской косметики, туалетной воды "ФЛИНГ!" и запаха Тенди, в карман смокинга.
Это было обещание: "Можешь на это рассчитывать".
Телефон и таймер сработали одновременно. Флинг сквозь сладкий утренний сон услышала звонок, схватила трубку и поднесла к уху. Часы были электронные, и на дисплее она увидела время: пять тридцать.
— Тук-тук-тук?
— Какое еще там "тук-тук-тук"?
Голос Фредерика звучал так ясно и отчетливо, словно сам он встал с постели сто лет назад. У Флинг сегодня было выступление в программе "С добрым утром, Америка!".
— Взойди и воссияй! — прощебетал он по телефону.
Флинг усилием воли открыла глаза. Веки вместе с пушистыми ресницами весили сейчас, наверное, не меньше тонны.
— Стоит ли мне беспокоиться о том, чтобы загримировать тебя для "Доброго утра Америки", или ты все равно убежишь вместе с Кингменом в дамскую комнату, чтобы стереть весь грим и беседовать о поцелуях и прочих прелестях жизни? Скажи, а почему ты не оставила в дамской комнате заодно и платье? Неужели твой ухажер не мог подождать, пока ты вернешься домой?
— Да, это настоящее тук-тук-тук!
Флинг потянулась к вазе с почти растаявшим льдом и приложила на сомкнутые веки две холодные дольки огурца. Не годится перед всей Америкой появляться с опухшими глазами. Людям нравятся набухшие зерна пшеницы или риса в каше, но не опухшие лица знаменитостей на телевизионном экране. В три часа утра ей наконец удалось уговорить себя уснуть, и вот — вставать… Флинг вскинула подбородок, ее молочно-белая кожа засветилась в свете электронных часов, пока она массировала ее кусочками льда. Яркие глаза, чуть надутый рот и сияние, исходящее от кожи, — оружие, с помощью которого сегодня утром она должна завоевать мир. Следовало хорошенько встряхнуться и окончательно пробудиться. Она вновь на ощупь потянулась к вазе со льдом и вдруг опрокинула ее на себя.
— А-а-а-а-а-ах-х! — Она одним махом села; два противных, холодных зеленых овоща скатились ей на грудь.
— Флинг, ты одна? Кинг здесь?
— Я одна. Совсем одна. Одна-одинешенька на всем белом свете. — От ее сонливости не осталось и следа.
— Перебираюсь к тебе! — Голос в трубке звучал немилосердно громко. Флинг выкарабкалась из кровати и, пошатываясь, направилась в душ, удивляясь, как это Джоан Ланден умудряется каждый день выходить на свою работу в телестудии в такой чертовски ранний час. Она окатила себя целым каскадом струй, смывая все неприятное и тревожное, что еще оставалось от прошлой ночи. За окном пока царила темнота, и душ казался недостаточно горячим для этого предрассветного часа.
— Я здесь! Впусти меня, моя звездочка. Звездочка, вспыхнувшая вчера вечером. Журналисты уже дежурят у входа. Еще немного усилий, дорогая, и они умрут от восторга!
И он вошел в ванную, подражая ее движениям на подиуме. Фредерик и Кингмен — единственные, кто имел ключи от ее квартиры.
— Как ты поспел сюда так быстро?
— Позвонил от угла дома. Я еще пока что не был дома. А это что?
Фредерик поцокал языком. Причудливые вечерние платья, которые были приготовлены для презентации, в чудовищном беспорядке валялись по всему полу маленькой студии; кое-где они образовывали целые пестрые завалы. Шелковые пояса и атласные ленты свисали с ламп и дверных ручек — у них, очевидно, тоже было похмелье.
— Флинги! — Фредерик закатил глаза. Вероятно, так выглядел бы отдел модной одежды в магазине Сэка после землетрясения.
Вытеревшись полотенцем, она влезла в свитер цвета сливочного масла, после чего Фредерик припудрил ей нос и подвел веки.
— С добрым утром, Америка!
— С добрым утром, Фредерик! — хмуро ответила она.
— Ты держалась, как новорожденная звезда. Они влюбились в тебя, моя дорогая. Вчера вечером Техас завоевал Нью-Йорк. Ты пленила сердце самого Джерри Холла. Жду не дождусь, что там напишут о вечере Сьюки, Сьюзи и Билли Норвич.