Слава
Шрифт:
Элейн знала, где находятся эта улица и этот дом. Она пошла туда кружной дорогой, сознательно оттягивая момент прибытия. Она сошла с основной улицы и прогулялась мимо зеленого сквера. Вокруг было тихо, только кто-то играл на пианино, музыка была едва слышна, однако можно было явственно различить, из какого дома доносятся звуки. Легкий ветер едва касался серебристых берез в маленьком садике, и в воздухе секунду-другую слышался звук, похожий на журчание воды.
Элейн посмотрела вверх, на широко раскрытое окно, из которого лился яркий свет. Мимо нее прошли трое парней, потом обнявшаяся парочка, за ней – человек с собакой. Она замедлила шаг и
Вон там, вон там, вон там.
Ей казалось, что окно растет. Бешеная энергия и восторг будто подняли ее на уровень окна, превратившегося в просцениум. Комната стала сценой, а люди там, внутри, действовали по начертанному ею сценарию. Если бы только она могла видеть их, оставаясь незамеченной, смотреть на них из укрытия, словно хищник... один взгляд, только один взгляд... этого было бы пока довольно.
Дикон вошел в комнату с двумя блюдами в руках: на одном лежал салат, на другом – макароны. Потом он вышел и скоро вернулся с куском пармезана и теркой для сыра.
Лаура улыбнулась. Ей нравилось, как уверенно он готовит еду.
Он сказал:
– Сейчас будет готово.
Лаура подошла к окну, чтобы почувствовать дуновение свежего ветра на лице, потом села за стол.
Глава 13
Здание было черно-серым и ужасно высоким. В пасмурный день затемненные окна и бетонные стены делали его похожим на базальтовую глыбу, фешенебельные квартиры верхних этажей то оказывались выше капризов погоды, то попадали под потоки дождя и снега, едва достигавшие расположенных внизу улиц. В ясный день – такой, как сегодня, – в стеклах небоскреба отражались кварталы города, а солнце, казалось, обходило темные окна стороной, будто опасаясь, что попадет в ловушку.
Сверху вы могли увидеть Чертову кухню и Гудзон на западе и Эмпайр-Стейт-Билдинг на востоке. Чуть севернее линия горизонта была разорвана небоскребами Крайслера и Ситикорпа. На юге высился Мировой центр торговли [8] : огромные башни заканчивались островерхими шпилями.
Расхаживая по своей квартире под самой крышей небоскреба. Остин Чедвик был убежден, что в мире не существует ничего, кроме таких вот роскошных апартаментов для избранных. Если бы он остановился и прислонился лбом к стеклу, то мог бы увидеть далеко внизу карликов в крошечных автомобилях на Шестой авеню, но такая мысль никогда не приходила ему в голову. Та жизнь, те клоуны ничего не значили для него. Он мог управлять ими, даже не глядя.
8
Чертова кухня, Эмпайр-Стейт-Билдинг, Крайслер, Ситикорп, Мировой центр торговли – самые высокие небоскребы в Нью-Йорке.
Чедвик любил представлять себе линии электропередачи, ведущие от одного небоскреба к другому: от высоких зданий Далласа и Лос-Анджелеса в Токио и Франкфурт, Лондон и Париж. По всему миру – он был уверен в этом – такие боссы, как он, сидели в заоблачных офисах, отдавали приказы и принимали решения, а люди на улицах были готовы исполнить любую их причуду.
Когда вошел Гарольд Стейнер, Чедвик стоял посередине комнаты лицом к двери, как если бы ждал уже давно. Не успел Стейнер сделать и пару шагов, как Чедвик спросил:
– Ну и как?
– Мы не знаем. Я имею в виду, пока еще не все ясно.
Чедвик не отошел ни на шаг, и Стейнеру пришлось остановиться в дверях: он не мог ни пойти навстречу своему собеседнику, ни обойти его, чтобы сесть в кожаное кресло у стола.
– Что-то пошло не так? Что именно?
– Похоже на то. – Стейнер сделал успокоительный жест: – Впрочем, ничего непоправимого.
Чедвик смотрел Стейнеру в глаза, пока тот не отвел их.
– Да нет, честно, Остин. – В его голосе послышалась неуверенность. – Так, кое-какие мелочи.
Шеф смотрел на него еще секунд десять. Наступило молчание, которое мог прервать только он; Наконец Чедвик сел за стол и начал перелистывать кипу написанных от руки бумажек. Это был крупный мужчина, шести футов роста, уже за пятьдесят, но все еще в форме. Он сидел за солидным столом красного дерева, за которым любой другой выглядел бы глупо или напыщенно.
– Ради Бога. – Он показал рукой на ближайший стул.
Стейнер подошел и сел с видом человека, ждущего заключения врача о своей кардиограмме.
– Дерьмо! – негромко выругался Чедвик. И, не отрывая глаз от бумаг, добавил: – Ты прочел вот это. – Чедвик сказал это так, словно ждал ответа на незаданный вопрос.
– На самом деле никто не знает...
– Что происходит, – закончил за него шеф.
Стейнер не был уверен, ждет ли Чедвик ответа или уже все сказал сам. Наконец он осторожно проговорил:
– Мы разобрались с этой Лоример.
Фраза повисла в воздухе. Чедвик продолжал читать, хотя было очевидно, что ему известно содержание этих бумаг.
Стейнер начал снова:
– Все сошло довольно гладко.
– Ты так думаешь?
Стейнер пожал плечами.
– Да, конечно.
Чедвик не стал ему возражать, только спросил, по-прежнему не поднимая глаз:
– А этот парень, Дикон?
– Я не о нем, – сказал Стейнер. – Я хочу сказать, когда Лоример была... – Казалось, он не решается назвать вещи своими именами.
– Убита, – подсказал Чедвик.
– Убита. – Стейнер кивнул, довольный тем, что Чедвик сам произнес это слово. – Все было отлично. Это сошло гладко.
– Так ли, Гарольд?
– Да. – У Стейнера это слово получилось похожим одновременно на смех и на кашель. Когда Чедвик назвал его по имени, он понял, что сказал что-то не то.
Аккуратно, будто не желая потревожить прохладный, кондиционированный воздух, Чедвик положил бумаги на стол и посмотрел налево, через плечо своего собеседника, на изломанную темно-синюю линию горизонта. Он вздохнул, и в его глазах появилось задумчивое выражение.
– Гарольд, – повторил он. – Гарольд, позволь мне рассказать тебе кое-что. Я провожу в этом офисе много часов. Сделки, знаешь ли, Гарольд, здесь постоянно заключаются сделки и принимаются решения. Масса проблем. Ты думаешь, у меня нет проблем в работе? Позволь, я расскажу тебе о них. Проблемы существуют. Мировые валюты падают и поднимаются на основных рынках, спрос и предложение не могут сами прийти в норму, конкуренты норовят посадить тебя в лужу, правительства... – Он замолчал. Стейнеру было явно не по себе. – Правительства ведут себя как дети, оставшиеся одни в лавке сладостей. Ты понимаешь, что я имею в виду, Гарольд, когда говорю про «лавку сладостей»?