Славное имя
Шрифт:
Наконец после недолгой заминки он сказал самые обыкновенные слова:
– Как вы жили без меня? Как здоровье наших детей дорогая?
– Все обошлось, слава Богу! Только дети болеют, особенно Ольга и Татьяна. У них кроме кори еще и воспаление легких. Доктор Боткин делает все возможное, чтобы вылечить наших детей, но пока безуспешно. А тут еще Аня Вырубова заболела. Я просто разрываюсь между ними.
Внимание Ники сосредоточилось на лице Аликс, на котором светился полный любви, боли и страха взгляд. В необыкновенно ярко-синих глазах Романова отразилось заботливое беспокойство.
Аликс вытерла слезы и, придав голосу
– Нас арестовали, Ники. Это я во всем виновата.
У Романова мелькнула мысль, что ему надо как-то утешить жену.
– Ты ни в чем не виновата, Аликс, – успокаивающе ответил Ники, и ощутил, прилив нежности к жене.
Аликс с искренними слезами благодарности на глазах вначале мягко улыбнулась, но затем улыбка на ее лице выразила скорее смятение, чем покой. Однако потом ее воспаленные глаза засверкали неутомимым веселым огоньком. Аликс стало тепло и грустно. Ей было приятно слышать, что Ники ее ни в чем не винит. Она подняла свой взгляд и увидела в глазах мужа безграничную любовь. Она по-прежнему была для него, несмотря ни на что единственно близким и родным человеком. В этот миг он почувствовал, что необходима она была ему и что для него было бы невыносимым потерять ее навсегда. Аликс ответила ему взглядом безграничного восхищения. Но в следующий миг озаренное лицо жены совершенно исчезло.
– Что теперь будет, Ники? – с какой-то растерянностью и мольбой спросила жена и в ее испуганных глазах снова появились слезы.
Аликс заглянула в его глаза, и ее сердце опять охватило тревожное чувство. На ней лица не было. Романов же выглядел более-менее спокойным. Только его строгое и затвердевшее лицо осветилось тревожным светом. Царский трон, мишурный блеск и богатство сейчас для него ничего не значили. Ники был величав в своем спокойствии. Для него семья больше, чем что-либо значила.
– Будь спокойна, все уже позади.
Романов поглядел на нее влюбленным ласковым взором.
– Ники, я думаю, что ничего не закончилось. Основные события у нас будут впереди.
– Поживем – увидим.
В его глазах погасли живые искорки.
– Я очень беспокоилась о тебе, каждый день за тебя молилась.
– Я тоже неустанно молился за вас.
Романов поднял нестерпимо синие глаза, и они встретились взволнованно-радостными взглядами. Затем Ники вытащил чистый платок и начал бережно вытирать слезы на ее лице. Ему очень хотелось сказать жене что-нибудь ласковое бодрое, чтобы успокоить, но он лишь еще теснее прижал Аликс к себе и, оглядев лицо, задержал взгляд на ее губах.
Ники вдруг захотелось поцеловать Аликс, но он не успел этого сделать, потому что она вдруг с болью в сердце сказала:
– Мне очень жаль, что Алексей никогда не станет царем.
– Он был бы блестящим правителем России, в отличие от меня. Помню, как-то я принимал какого-то чиновника в присутствии Алексея. Чиновник сидя протянул руку сыну, чтобы поздороваться, но Алексей убрал свою руку за спину и только когда чиновник встал Алексей пожал ему руку.
– А помнишь, один многодетный чиновник пожаловался на низкое жалованье? Ты ему его повысил, а стоявший рядом Алексей увеличил его жалованье еще и от себя лично.
– Да помню. У нашего сына добрая душа.
– Ты такой же он весь в тебя.
– Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.
Они
– Как и где мы теперь будем жить? – тихо спросила Аликс.
– Будем жить, как все живут. Уедем куда-нибудь в Крым или Костромскую губернию, – с легким сомнением ответил Ники, и несколько секунд помедлив, вежливо спросил – Однако, мне хотелось услышать твое мнение по этому поводу?
– Я со всем согласна с тобой, Ники.
Лицо Романова помолодело, морщинистый лоб расправился.
– Я передала твою просьбу казакам, чтобы они сняли с погон твои вензеля, но они наотрез отказались это сделать. И даже пригрозили, что погибнут за нашу жизнь. Я уговорила их не делать этого ради нашего спокойствия.
– Им все равно придется снять погоны с плеч, потому что на них стоят мои вензеля.
Романов виновато развел руки в стороны.
– Пойдем к детям. Они заждались нас, – улыбнулась Аликс слабой улыбкой.
Оказавшись в детской, Романов заулыбался во все бородатое лицо и его добрые лучистые глаза заиграли. При появлении отца лица детей просветлели. Они с горячей любовью поглядели на своего родителя и прочитали в его синих глазах безграничную отцовскую любовь и заботливость. Теперь родитель был рядом, и это стало самым важным для них.
Романов распрямился и почувствовал, как непомерная тяжесть свалилась с его сердца. Спасением от тоски и печали для него была семья, с нею он забывал все свои невзгоды и беды. В эти минуты он жил ничего, не замечая и ни о чем не задумываясь. Только семье он мог выразить свои чувства и ощущения. Постепенно горячая волна счастья наполнила его грудь, и смертельная усталость прошла. Он почувствовал себя от всего свободным и даже почувствовал себя немного молодым. Но это все давалось ему огромным трудом.
– Я счастлив вас видеть, дети мои, – лицо Ники прояснилось, на глазах сверкнули слезы.
– И мы очень рады, папа, – искренно ответила Мария.
– Как вы себя чувствуете? – отец посмотрел на них добрым любящим взглядом.
– Все хорошо папа, не беспокойся ни о чем.
Романов вдруг содрогнулся, прикрыв глаза ладонью. Веки Марии дрогнули.
– Что с тобой? – испуганно воскликнула дочь.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся в бороду отец и, отведя руку от лица, виноватым голосом сказал: – Милые, родные простите меня. Я очень виноват перед вами.
В глазах бывшего царя помутилось, он с трудом видел перед собой семью, чувствуя себя виноватым, он отвел свои глаза в сторону.
– Не надо об этом папа. Все живы и, слава Богу! – с сияющими глазами сказала Мария.
Ники стало грустно. Его тяготило чувство вины. Ему вдруг нестерпимо захотелось взять папиросу, размять ее в руках, почувствовать знакомый запах табака и побыть одному. Романов, перецеловав и перекрестив детей, быстрыми шагами перешел в свой рабочий кабинет. Надо сказать, что Романов отошел от детей освобожденным от неимоверной тяжести в груди. Уединившись в комнате, Ники закурил и, с наслаждением вдыхая табачный дым, стал размышлять над тем, что случилось с ним. Затем он зажег лампады и, уставившись на темноликие иконы, начал молиться за семью, за народ и за страну. Никола Угодник, строго сдвинув брови, глядел милостиво. Романов загляделся на трепещущий огонек лампад. Почему, почему именно на его голову свалилось столько несчастья? Ходынское поле, кровавое воскресенье, две революции. Почему?