Славянский стилет
Шрифт:
– Это у них от Марии Магдалины, – пояснил Махарашвили. – Бешенная была баба, Сен-Жермен говорил. Терпеть не могла, когда сценарий писали не по ее тексту. И на свадьбе скандал закатила… Из верхушки Меровингов консультировать конфиденциально согласилась только Марго. Она всегда была проницательной женщиной и, по-моему, догадывается о том, что находиться в Ренн-ле-Шато, да и о нашей роли во всем этом. Как бы то ни было, Меровингов в их упертости она не поддерживает и довольно прозрачно мне о том намекнула.
– Марго умница, – констатировал Верховный Магистр. –
– Я понял все, до последней буквы. У нас нет дороги обратно, есть только путь вперед.
– Правильно, друг мой. И пусть мы используем все десять измерений из традиционных четырех, но своего добьемся.
Магистр остановился перед узким окном и стал смотреть вниз, на площадь. Вздохнул:
– Махарашвили, передай по сети команду: «Вскрыть конверт № 200 969. Выполнять».
– Слушаюсь, Ваше Святейшество!
– И… Да ладно, ступай. Следи за Фазером.
Глава 14
Григорий Загибайло работал сторожем на бойне, неподалёку от коттеджа Бизона и Мэрилин. После воинской лихой службы, которая проходила не всегда на территории Украины, стал он мрачен и замкнут. Не всегда и не вечно, но очень часто, угрюмость и печаль омрачали его лицо, отражая неведомые движения души. Работы в Киеве для себя он не нашел, да и не хотелось окунаться в городскую суету, хоронящую вольный полёт души. Пристроился к родному дядьке, руководившему убойным цехом, расположенным в глуши причернобыльского леса. Стал работать «ночным снайпером». Сторожем. Ружьишко приобрёл калибра небольшого, но достаточного, на экстремальный случай. И бродил по округе в гуще леса, еденясь с природой и особо не думая о смысле жизни.
По ночам занимался тем, что отстреливал крыс на территории бойни. Для этого имел пневматическую винтовку-автомат. Прицел ночного видения помогал избегать проблем при ночной охоте.
И так вошел Загибайло в мрачноватый азарт истребления этих тварей, что для него это стало жизненным допингом – выйти ночью и пострелять.
Некоторые живущие по соседству селяне считали его слегка свихнувшимся. Возможно, так оно и было. Гриша воевал на Северном Кавказе, и радости да любви к жизни, такие вояжи обычно не приносят.
Но слова вытянуть про те события из него было невозможно. Курит, слушает, а потом скажет:
– А ты сам прокатись и посмотри.
И всё. А
А твари то божьи! Неведомо, как это всё вышло, но однажды на рассвете к нему в постель залезло с десяток этих зверюшек и едва Григория в постели не порешили. Отделался, на своё счастье, уколами от бешенства после множества укусов. Ходил измазанный зеленкой с ног до головы, но присутствия духа не потерял. Но с этого момента относился к истреблению крыс как к военным действиям. Да и те его уже давно вычисляли и по внешности и по запаху. И даже когда он подкрадывался ползком, весь обвязанный соломой, пустота крысиных заповедников встречала его первозданностью и свежестью отсутствия живого существа.
Так проходили дни бывшего военного специалиста неведомых военных действий.
Есть предположение, что охотник и жертва внесознательно хотят поменяться местами. Касательно крыс, этот постулат был явно справедливым. Они внедрили его в жизнь. Насчёт же Григория Загибайло это предположение было весьма сомнительным. Психоанализу верить – вообще не жить. Так когда-то говорил его командир.
И наступит День! Возвещал Григорий. Когда останется всего одна, естественно, самая достойная крыса. А в моём ружье – последняя, как раз её дожидающаяся пуля. Вот это и будет квинтэссенция единоборства! Вот это и будет священный Армагеддон! Ради этого стоит жить!
Ну, не совсем буквально этот текст мелькал в голове отставного сержанта, но что-то подобное было.
– Ты знаешь, у соседа собаку украли. Пса.
– Звать-то как?
– Кого, соседа?
– Да нет, пса?
– Европа.
– М-да. Ну и имечко. Наверное, уже в Америке. Или нашлась?
– Кто?
– Европа.
– Да куда там, с концами. И бродячий еще какой-то пропал. Все с Европой бегал.
– Да ладно, проблема. Их вон – тьма тьмущая под каждым кустом весной.
– Любит он ее и переживает.
– Любит? Кого это?
– Европу любит. Такого умного и верного пса, говорит, отродясь не бывало. – Тракторист зевнул во всю ширь и закрыл рот. – Но дело не в этом, – добавил. – Пес стал ему сниться. По ночам начал приходить. И жалуется – пытают, де, басурманы нерусские. Хотят, чтобы я им про родные края рассказал. Кормят халвой и шоколадом…
– Брешет, собаки халву не едят…
– … и вербуют на них работать. Забери меня домой, Ваня, не могу больше. Душа болит вдали от родных краев.
Твой пес Европа.
И тут он просыпается.
– Кто, пес?
– Да нет, болван, хозяин. Просыпается… и такая его тоска берет, такая тоска…Что он наливает стакан самогона, – бах его, выпьет, – и снова на массу. Да и уснет. А там опять Европа жаловаться начинает…Одним словом, беда у Ивана. Быстрей бы хоть жена приезжала. Еще три дня.
– И давно сперли пса?
– Да недели две. Помнишь, как мы быка черного гоняли? Тогда и пропал.
– А, помню, помню. – Григорий призадумался, вспомнив про работу, что пришла как праздник.