След крови
Шрифт:
Из ее горла вырвался животный вой. Одновременно раздался протяжный скрипучий звук, будто разрезали металл. Казалось, каюта разваливается на части. Мадлен приготовилась к тому, что стены сейчас рухнут, и с нетерпением ожидала мгновения, когда погибнет дом, который она так любила. Она быстро умрет. Вздрагивая от боли, она поднялась на колени и взглянула в разбитый иллюминатор. Она хотела встретить смерть лицом к лицу, но увидела лишь разрушенный причал и лодки.
Три-четыре плавучих дома уже представляли собой груду досок и железа, а ужасный звук, который она услышала, издавала перевернутая вверх дном, словно картонный ящик, баржа Посслов. Один ее борт был полностью оторван,
Баржа то и дело ударялась о причал. По каюте летали обрывки бумаги и какие-то обломки. Мадлен увидела, как один из ее рисунков поднялся в воздух, и успела заметить, что это эскиз, над которым она только что работала. Набросок портрета мужчины, которого она любила. Закрыв лицо руками, она думала о муже, любовнике и самом верном друге, который у нее когда-либо был. Она убила его. Их задержала ее ненасытность, ее лень, ее эгоистичная страсть. Из-за нее он умирает в бушующем море. Его смерть — ее вина.
А впрочем, кто бы ни был виноват — она и сама едва жива. Она ожидала неминуемого конца, поэтому заслуживала прощения. Если они встретятся на небесах, может, он и простит ее. Он никогда и ни в чем ее не винил. Даже в потере их ребенка. Вокруг бушевал и ревел ураган, а голова Мадлен оставалась пустой. Внезапно она почувствовала мужа. Это был дар, которым она владела и который частенько пугал ее. Мадлен ощутила его свистящее дыхание и бешено колотящееся сердце. Он продолжал плыть, изо всех сил борясь за жизнь. Понемногу его дыхание ослабевало, пока она не перестала его слышать. Потом и сердце прекратило биться. Мадлен хотела, чтобы и ее сердце остановилось, но оно продолжало гулко стучать. С холодной беспристрастностью она подумала, что лучше утонуть, чем погибнуть под обломками. В каюту ворвалось море и закружило ее в водовороте. Она повернула голову и вдохнула, стараясь набрать в легкие больше воды. В конце концов ее сознание угасло, и Мадлен унеслась в бездну.
Глава первая
Бат
Мадлен Карли Фрэнк, психотерапевт-гуманист, скромная художница, специалист по редким видам муравьев-листорезов Южной Флориды, стояла за запертыми дверями тюрьмы. Но не в качестве заключенной, а как посетитель тюрьмы с официальным на то разрешением. Одиноким узникам предоставлялась подобная поблажка — дружеские визиты таких же одиноких благодетелей с нечистой совестью.
«Я прячусь за благими делами», — подумала она с кривой усмешкой. Ее совесть никогда не была кристально чистой, а после восьми лет вдовства друзья окрестили ее Мадлен-отшельницей.
— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался Эдмунд Фьюри, объект ее благодеяний. — Вы витаете где-то в облаках, моя прелесть. Вам со мной не скучно, нет?
Ее руки покоились на краю заслонки, он потянулся, чтобы коснуться их.
— Скучно? Никогда, — ответила она, качая головой. — Все, что угодно, только не скучно.
Она отдернула руку. Судьба этого заключенного интересовала ее, но Мадлен не хотела, чтобы он прикасался к ней, особенно если учесть, что именно он сотворил этими самыми руками. К тому же прикасаться друг к другу не позволяли тюремные правила.
— Все что угодно?
Она засмеялась.
— С моей стороны было непростительной ошибкой надеяться, что я отделаюсь подобной отговоркой. Ладно, слушайте, я околдована, взволнована, изумлена, удивлена… Что еще? — Она театральным жестом почесала затылок.
— Вам так свербит творить благие дела?
Она поперхнулась смехом. Похоже, он читает ее мысли.
Губы Эдмунда растянулись в улыбке, которая на его лице выглядела неестественно. Кроме того, внимание неизменно приковывали его зубы. Они были весьма необычными: их было слишком много, и на нижней челюсти они наползали друг на друга, так что казалось, будто их два ряда — прямо как у акулы. Несомненно, в наше время и в его возрасте хороший стоматолог порекомендовал бы удалить некоторые и выровнять остальные с помощью пластины. Не один раз она боролась с искушением предложить Эдмунду консультацию дантиста, но, в конечном счете, если бы его это беспокоило, он мог бы и сам решить проблему с зубами.
— Можете не отвечать, дорогая. Лучше расскажите, как прошел ваш день, — продолжал он.
— Нет, Эдмунд. Мы всегда скатываемся на разговоры обо мне.
— Рассказывайте. Я люблю слушать о вашей работе. Какие загадки человеческого сознания вы решали сегодня?
— На ум не приходит ничего, что было бы вам интересно, — ответила она. — К тому же вы понимаете, что неэтично с моей стороны сплетничать о пациентах.
Она перенесла вес тела на другую ногу. Для ее спины было непростым испытанием простоять целый час, разговаривая с заключенным через окно в двери камеры. В самом начале, больше года назад, Мадлен попросила сначала капеллана, а потом и самого начальника тюрьмы позволить ей заходить в камеру к Эдмунду или хотя бы сидеть на стуле в проеме открытой двери. Мистер Томсон удивленно взглянул на нее: она явно не отдает себе отчета, насколько опасен и непредсказуем Эдмунд.
Эдмунд щелкнул пальцами у нее перед лицом.
— Ну! Вы же знаете, Мадлен, мне можно доверять. Я никогда вас не скомпрометирую. Запомните. Я, может, и убийца, но друга никогда не подведу. А мы с вами друзья, верно?
Минуту они молча смотрели друг на друга. Сейчас они знали друг друга довольно хорошо. Правильнее сказать, он знал ее как свои пять пальцев. Видел насквозь.
— Да, Эдмунд. Я ваш друг.
Она на самом деле так считала, несмотря на свое отношение к его преступлениям. Она подумает об этом на обратном пути. Длинная дорога всегда предоставляет возможность поразмыслить над такими понятиями, как искренность или, по крайней мере, компромисс в отношении ее дружбы с убийцей-психопатом.
Эдмунд прижался лицом к двери, пытаясь получше рассмотреть гостью. Она напомнила себе, что психопаты на самом деле не влюбляются, что бы им ни казалось. Он зациклился на ней, но она не слишком-то переживала из-за этого. И в его взгляде не было похоти. Однажды он признался, что сексуальная сторона жизни его больше не интересует, и она ему поверила. Все из-за матери, которая привила ему отвращение к собственному пенису, — как бы то ни было, тот, по-видимому, и так «работал не как часы». Эдмунд был преждевременно состарившимся пятидесятидвухлетним мужчиной; он никогда не был женат, не имел ни детей, ни братьев, ни сестер, ни каких-нибудь иных родственников.
— Слушайте, — сказал он, — расскажите о дьяволе… Еще одном вашем приятеле.
Он на секунду нагнулся, затем поднес руку к заслонке. По ней бежал маленький желтый муравей.
— Я обнаружил немало этих жучков в своей камере.
— Вероятно, это самые истребляемые создания в цивилизованном мире, — улыбнулась. — Это Мономориум фараонис — фараонов муравей. Они вольготно живут в госучреждениях, наверное, потому что здесь тепло и светло, а рядом большая кухня. Эти ребята знают, что им нужно. Для насекомых они очень умные.