След любви
Шрифт:
Боря наш, как вы уже догадались, носит фамилию Боровиков, а кликуха Бешеный к нему прицепилась ещё со школьной скамьи за его действительно неудержимо бешеный темперамент и исключительную преданность справедливости, по вине которой Боря вечно попадал в немилость к школьному начальству даже тогда, когда на нём не было ни капли вины, а он просто защищал правду.
В то, что в школе он мог с кем-то провести лабораторные занятия на тему «Что такое есть кровавая бойня» с горячей красной струёй из носа, мы поверили сразу, как только увидели его левый, свободный от бинтов, бандажа и весь в шрамах кулак, а на его плечах и руках, торчащих из тельняшки-безрукавки, гордо и демонстративно рисовались килограммы выпуклых масс, сурово напоминающих о крепко натренированных мышцах. Но мы никак
При первом же знакомстве – это же понятно! – мы устроили ему вступительный экзамен в нашу уже успевшую подружиться ассоциацию одногруппников. Всех изнутри грыз червь любопытства: в каких же таких битвах и ради чего он пожертвовал здоровьем и целостностью своей правой руки, без которой гонка на выживание в борьбе за звание студента политехнического института после первой же сессии становилась весьма даже туманным понятием – как конспект писать, как чертить?
Оказалось, после успешной сдачи вступительных экзаменов Боря решил отметить с друзьями это знаменательное событие, так как после трёх лет срочной службы матросом он даже и не рассчитывал с первого раза пришвартоваться в бухте высшего учебного заведения, и по этой причине в нём родилась феерическая радость, вследствие чего у бывшего матроса сломался тормозной кран и он, сев на двухколёсного мотоубийцу друга, покатил по ночному городу, врезался в какой-то бетонный столб, сломал ключицу, два ребра и правую руку в трёх местах.
Рассказывал обо всём этом Боря Бешеный со смехом и так, как будто всё это случилось с его заклятым врагом, а не с ним, отчего и мы покатывались со смеху безудержно. Мы не могли не смеяться, слушая его историю: он рассказывал весело, сочно, с юмором, обстоятельно подчёркивая мельчайшие детали, а мы словно на вечере юмора сидели.
Марать бумагу конспектами он, естественно, не мог и поэтому старался слушать лекции со всем напряжением своего мозгового вещества, и за этим тяжким трудом он почти всегда засыпал на лекциях, подложив под голову согнутую левую руку.
В этом месте, на удивительной способности Борика Бешеного спать, я должен остановиться особенно подробно. Это даст читателю более полное представление о нашем уникальном таки однокурснике.
Итак, ночь. Перед тем как ложиться спать, Боря переворачивал вверх дном оцинкованный таз для стирки, который я купил накануне, заводил на максимальную громкость старый механический будильник времён Первой мировой войны и клал его на дно таза, где уже лежали какие-то ключи, ножницы, монеты, – всё это для того, чтобы не проспать первую пару в родной альма-матер. В половине седьмого утра от оглушительного тарахтенья, напоминавшего близкое движение танковой колонны, просыпалось всё общежитие, соседи же по комнате закрывали уши подушками, дабы избежать неотвратимой травмы ушных перепонок; сам же Боря Бешеный продолжал при этом храпеть с таким усердием, что мог бы заглушить рёв моторов целого танкового батальона.
Минут через десять-пятнадцать, очухавшись от контузии, мы, его соседи по комнате, вырубали этот ядрёный будильник и начинали тормошить виновника тревоги, а иногда нам даже удавалось придать отнюдь не проснувшемуся, ещё крепко спавшему матросу запаса сидячее положение, что, в принципе, не имело никакого значения для самого Бори, потому что ему было всё равно, как спать: сидя или лёжа.
После двух или трёх дней тяжёлой травмы по причине воздушных тревог над ухом мы разбили о стенку тяжёлый механический будильник времён Первой мировой войны, обматерили вчерашнего матроса простым деревенским сленгом и подписали промежуточный контракт, по которому мы приняли на себя обязательство пинать нашего друга ногами каждое утро и обливать его холодной водой до тех пор, пока он не вернётся из волшебной страны снов в наш грешный, но реальный мир лекций в восьмом учебном корпусе
Со временем бунт на корабле начал приносить свои плоды и наш друг – и по совместительству однокурсник – стал входить в колею институтского графика. Но тут неожиданно грянул гром: Боря опять лёг в больницу. Оказалось, что кость правой руки срослась не по правилам, аморально, почему и пришлось коновалам снова сломать её и опять законопатить в более надёжный гипс. Спустя всего лишь неделю Боря Бешеный предстал перед нами в свежей гипсовой обновке и со смехом рассказывал о том, как несколько врачей ломали его руку через колено и никак не могли сломать, и только когда появился здоровенный бугай, по росту и весу напоминающий знаменитого штангиста Василия Алексеева, удалось решить вопрос, но оказалось, однако, что было рано радоваться: рентген показал, что сломали руку не по старым разломам, а совершенно в другом месте, попутно образовав при этом ещё два небольших осколка, следствием чего стала необходимость срочной операции.
Наркоз, скальпель, зубило, молоток… Перекроили, собрали по кусочкам, зафиксировали, зашили, замуровали в гипс.
У нас, молодых, которые и к врачам-то ходили только раз в жизни за справкой перед поступлением в альма-матер, волосы на голове стали похожи на сибирскую тайгу, встав дыбом, а он как ни в чём не бывало описывает красочно, захватывающе жуткую картину раздробления своей руки со смехом, шутя, как будто рассказывает какой-нибудь весёлый анекдот. Рассказывать же он умел анекдоты просто блестяще. Любой анекдот из его уст никого не оставлял равнодушным и сразу становился классикой.
Тут надо отметить ещё одну черту его характера. Вы когда-нибудь видели, как стреляет корабельный многоствольный револьверный пулемёт? Тем, кто не видел, попробую объяснить коротко: это жуткий шквал огня! Десять тысяч выстрелов в минуту!
Вот примерно так разговаривал Боря Бешеный, при этом с такой же дикой быстротой размахивая левой, свободной от медицинского вмешательства рукой. Если внимательнейшим образом не слушать его, то можно было отстать от его мыслей, потерять логику и перестать понимать вообще. Но… Но что нас больше всего удивляло и забавляло в нашем друге и однокашнике, так это то, как ему так красиво, так неожиданно и незаметно удавалось заснуть буквально за считаные секунды: только что человек рубил анекдоты, сам разрываясь от смеха и других доводя до гомерического хохота, а уже через миг спит, сидя за столом, да так, что не разбудишь даже выстрелом из пушки буквально возле уха. Как это возможно? Понять мы не могли.
Боря опять после больницы с трудом и не без нашей помощи стал вспоминать, что он вообще-то студент первого курса политехнического института и что тут, как ни крути, есть такие науки, как «начерталка» и черчение, для которых необходимы две руки, чтобы управлять кульманом; и каково же было наше удивление, когда он как ни в чём не бывало одной только рукой умудрялся что-то и чертить, и рисовать, правда, фиксируя при этом кульман то бородой, то гипсовым произведением медицинского искусства на правой руке.
Между тем приближалась зимняя сессия, которая, если кто помнит, обычно совпадала с зимними холодами, со снегом, льдом не только на тротуарах, но и на бетонной площадке перед входной дверью в общагу. Я подозреваю, что при словах «снег» и «лёд», вы, читатель, уже смутно стали догадываться, к чему я веду, и вы будете совершенно правы, если предположите, что влип опять наш Боря Бешеный в грустную историю ну прямо перед самой зимней сессией! И влип конкретно! Выходил из общежития, как всегда, на бешеной скорости и поскользнулся так, что ноги его на какое-то мгновение оказались выше головы, а тело по горизонтальной проекции совершенно неуправляемо и неприятно больно приземлилось на острые рёбра бетонных ступеней, при этом резко потянув за собой ноги вниз и расколов ими большой кусок льда на асфальте, который ночной мороз как будто специально приготовил для нашего Борика.