След мустанга
Шрифт:
Ахо, видимо, подумал о том же. Он резко повернул своего мустанга и взлетел на глинистый вал, чтобы из-под ладони оглядеть прерию. Кирилл направил коня за ним. Сверху было видно поляну в кольце невысоких мескитов. [6] На траве темнели округлые пятна, оставленные стоявшими здесь типи. [7] Белая зола кружилась вьюжной спиралью над остывшим кострищем.
— Темный Бык ушел, — сказал Ахо.
— Они не могли уйти далеко, — сказала Полли. — Мы догоним их.
6
Мескит —
7
Типи — переносное жилище равнинных индейцев, коническая палатка из шкур и жердей.
— Не сегодня. — Индеец махнул в сторону заката. — Если пустимся за Быком, ночь застанет нас в камышах за Волчьей рекой. Переночуем здесь.
Ахо вырыл яму для костра и замысловато обложил ее дерном и камнями. Когда пламя разгорелось, дым уходил не вверх, а стелился над травой.
На ночлег Полли улеглась под фургоном, а Кирилл с индейцем устроились возле погашенного костра. Прежде чем закутаться в одеяло, Ахо достал небольшую фляжку и отпил глоток, а потом протянул ее Кириллу:
— Выпьешь на ночь?
Обычно в дороге Кирилл воздерживался от выпивки. Но индейцы очень чувствительны к любому проявлению недоверия со стороны белых, и ему не хотелось обидеть попутчика. Он понюхал горлышко:
— Самогон?
— Наливочка, — ласково произнес Ахо. — Мы ее называем «Глаз пумы». Пьем на ночь. Если придется встать, все будешь видеть без огня.
Напиток оказался таким кислым, что Кирилла всего передернуло.
— Спасибо, — процедил он, не в силах разжать зубы, и достал портсигар. — Закурим?
Индеец размял и понюхал сигару.
— Хороший табак. Мексиканский?
— Нет. С островов. Кажется, с Кубы или Мартиники.
— Даже не знаю, где это. — Ахо посмотрел на звездное небо. — Мир огромен.
— Не слишком.
— Моя семья кочевала между Рио-Гранде и Арканзасом. В детстве я думал, что за большими реками уже нет жизни. Смешно?
— Почему?
— Белые люди многое находят смешным.
— Белые люди — это и есть самое смешное, что я видел, — сказал Кирилл.
Ахо долго молчал, глядя в небо.
— Мой свояк Питер был в Чикаго. А его сестра была еще дальше.
— Ты про Полли? Где же она побывала?
— Спроси у нее сам. Она иногда бывает разговорчива.
Больше они не произнесли ни слова. Индеец закутался в одеяло и стал неотличим от валунов, темнеющих вокруг.
А Кирилл, поняв, что не сможет заснуть, отошел подальше.
Ночь была лунной, и плавные изгибы дороги были хорошо видны среди пепельных холмов и черных низин. Кирилл с нарастающим нетерпением ждал, когда же «наливочка» начнет действовать, но с его зрением ничего не происходило. Луна была молочно-белой, выпуклой, с ясно видными бородавками и оспинами. Небо оставалось густо-синим с разноцветными звездами. Трава в степи серебрилась так же, как и в любую другую лунную ночь.
Он поднялся на холм и огляделся. С высоты ему была видна светлая дорога к поселку, по которой он сегодня днем проехал на фургоне. Хотя прошло уже довольно много времени, следы
Дорога изгибалась, повторяя поворот реки, пропадала за рощей, и снова светилась уже на другом берегу. Кирилл вдруг увидел краем глаза, что слева от него пролетела над самой землей сова. Не поворачивая головы, он отчетливо видел, как она взмыла, прогнулась на лету, выкинула вперед толстые лапы и безошибочно нашла ими голую ветку приземистой акации.
Он протер глаза. Ночь оставалась черной, но эта чернота была прозрачной. Прошло еще несколько минут, а Кирилл не трогался с места, привыкая к новому миру, который распахнулся перед ним.
Теперь он видел, что степь исполосована дорогами. Он видел на траве колею, которую оставил Питер, когда вез раненого к шерифу. Видел он и тропу, взрыхленную копытами нескольких быстрых лошадей, промчавшихся вдоль реки куда-то в сторону Мертвой Долины. Даже мыши, перебегающие в траве, оставляли за собой угасающий след.
Днем прерия представляет собой довольно однообразное зрелище. Когда едешь среди волнистых холмов и пригорков, тускло-коричневых и повторяющихся с надоедливым постоянством, не видишь ничего, кроме сухой травы и неба над головой. Надо остановиться и выждать, и тогда, если достанет терпения, обнаружишь стайку мелких пташек, нарядившихся в такие же тускло-коричневые перья, как и окружающие холмы.
Если застыть и продолжать наблюдение, то еле заметное пятно на тусклом фоне вдруг слегка дрогнет и переместится в сторону, и станет ясно, что все это время вислорогая антилопа стояла и смотрела на тебя. А неопрятная куча длинных стеблей вдруг сама собой покатится против ветра и превратится в дикобраза, который с недовольным видом пересечет твой путь и снова застынет неподалеку, на этот раз в виде огромной волосатой швабры.
Но чтобы увидеть все это днем, надо остановиться, а Кирилл не любил остановок в пути. Совсем иначе жила прерия ночью. В траве неутомимо сновали какие-то зверьки. Он едва успевал разглядеть их. Они шуршали, грызли, прятались и нападали; одни перетирали былинку, а другие впивались им в горло — жизнь кипела, бурлила, торжествовала и ужасалась.
«Вот если б Ахо дал мне этой наливочки с собой… — подумал Кирилл. — В море ночное зрение порой важнее дневного».
И вдруг понял, что, впервые за многие годы, ему не хочется возвращаться в море.
Когда большая индейская семья снимается с места зимней стоянки, ей трудно исчезнуть бесследно. И фургон покатил по широкой и хорошо заметной полосе следов, оставленных на траве и в песке. Кирилла немного тревожило то, что впереди между холмами иногда поблескивала река, и следы направлялись определенно в ее сторону. Переправа с фургоном стала бы тяжелым испытанием.
Но на берегу реки их поджидали совсем иные трудности.
Широкая цепочка следов внезапно разрослась во все стороны, словно все, кто шел к реке, вдруг разбрелись поодиночке. Одни пошли направо, другие налево, третьи повернули назад, а четвертые шагнули прямо в реку.