След на весеннем снегу

Снег сходил тяжело, муторно, обнажая серое изъеденное нутро, словно выворачивая наизнанку душу, в которой тоже было серо и муторно. Это время года – границу между зимой и весной, приходящуюся на конец февраля – начало марта, Мила особенно не любила.

И если в областном центре это был краткосрочный период черных от накопившейся за зиму пыли и автомобильных выхлопов сугробов, которые сдавались под натиском перемежающейся дневной оттепели и ночных заморозков, а потом и вовсе вывозились с улиц бдительными коммунальными службами, в последние годы работавшими неожиданно слаженно и

быстро, то здесь, в Малодвинске, захолустном городишке, в котором она, по велению судьбы, оказалась полгода назад, избавлением от снега никто и не думал заниматься, отдавая этот процесс на откуп природе.

Машин здесь было меньше, а снега, наоборот, очень много, и его съежившаяся серость не радовала глаз, а совсем наоборот, угнетала еще больше, потому что казалась воплощением той неожиданной безысходности, которая поселилась внутри и не отпускала, как ее не прогоняй. Казалось, что жизнь кончилась, а уж смысл ее потерялся точно, потому что на фоне поступающих новостей и связанных с ними реалий не радовало вообще ничего. День прошел, и ладно.

Мила, как могла, скрывала свое состояние от мамы, благо, на разделяющем их расстоянии сделать это было просто, но ее мамочка тем и отличалась от других людей, что чувствовала Милу всегда, словно камертоном определяя дочкины мысли, страхи и переживания.

– Времена не выбирают, – ласково, но твердо повторяла она в ежедневных телефонных разговорах. – Милка, ты же всегда любила это стихотворение. И еще твой тоже любимый Толкин устами Гэндальфа сказал: «Мы не выбираем времена. Мы можем только решать, как жить в те времена, которые выбрали нас». Но ключевое слово тут «жить», Милка.

– Как жить, мам? – вяло спрашивала Мила. – Просыпаться утром, готовить завтрак, варить кофе, выбирать, какую юбку надеть, идти на работу, потом с работы… Вот вся эта рутина, по-твоему, и есть жизнь? Это же просто бессмысленное существование.

– А ты наполни его смыслом, – голос мамы звучал ласково и надежно, как всегда.

Не видя мать во время разговора, Мила была уверена, что та улыбается. Мама почти всегда улыбалась, когда смотрела на нее, а еще – на своего второго мужа, вслед за которым еще в сентябре уехала в Москву, оставив дочь в Малодвинске совсем одну. Впрочем, Мила и не думала возражать, потому что радовалась позднему маминому счастью. Та заслужила, ей-богу.

Маминому мужу, к которому Мила относилась с огромным уважением, явно тоже приходилось в нынешней ситуации непросто, но эту тему, в силу специфики его работы, домашние обходили молчанием. Блестящие аналитические способности, а также огромный опыт позволяли Андрею Погодину делать четкие прогнозы и давать дельные советы, вот только будут ли им следовать, зависело не от него. Впрочем, его привычное правило «Делай что должен и будь что будет» срабатывало и в этот раз, позволяя сохранять хотя бы внешнюю невозмутимость и мамины нервы, разумеется.

Вот только радость за маму все равно омрачалась чувством острого одиночества, которое Мила испытывала с того момента, как осталась без нее в маленьком, по сути чужом для нее городке. Пережив эту долгую холодную темную зиму, сменившуюся такой же темной весной с острым привкусом беды, Мила понимала, какую глупость совершила, приняв решение приехать в Малодвинск работать.

Тогда, летом, которое по большому счету было совсем недавно, хотя и казалось теперь, что в прошлой жизни, она искренне считала такой побег вполне оправданным, более того, необходимым, для того чтобы восстановиться после крушения всех личных планов. Уехать из родного города, где восемь лет оказались потрачены не на того человека, не ходить с ним по одним улицам, вздрагивая от одной только мысли о возможной встрече, оказаться на новом для себя месте и начать все заново, по частичкам восставая из пепла, словно птица Феникс, – такая была идея.

Мама

уже тогда предупреждала, что еще ни одна проблема не решалась путем смены ландшафта, да и побег от самого себя еще тоже ни разу не привел к положительному результату, но Мила все-таки переехала в этот город, и теперь приходилось констатировать, что ничуть в этом не преуспела. Вот, правда, у мамы, которая бросила свою налаженную жизнь и уехала вслед за мятущейся дочерью, теперь все было хорошо, потому что именно здесь, в Малодвинске, она встретила Андрея Погодина и настоящую любовь [1] . Что ж, тоже результат.

Как бы то ни было, но, обустроив жизнь дочери на новом для той месте, в конце сентября мама уехала вслед за мужем, а Мила осталась «зимовать». Из двухкомнатной служебной квартирки, выделенной ей школой, в которой она преподавала английский язык, Мила переехала в дом по соседству, доставшийся Андрею Погодину в наследство от бабушки.

В нагрузку к дому она получила еще и черного, как смоль, кота по кличке Пират, который приходил когда вздумается и вообще не обращал на Милу никакого внимания, словно она была неодушевленным предметом. В наперсники Пират не годился совершенно, и к Новому году Мила уже изнемогла от долгих вечеров в пустом доме. На каникулы она, правда, съездила в Москву, к маме и Погодину, вот только проблемы в целом это никак не решало.

– Может, уволишься? – спросила как-то мама осторожно. Хорошо зная дочь, она могла предугадать ответ. – Две четверти ты отработала, имеешь полное право написать заявление. Переедешь к нам с Андреем, найдешь работу в Москве. Мил, подумай, а.

– Мамочка, конечно, я подумала, – довольно резко ответила тогда Мила. – Это предательство – бросить детей в середине учебного года. Конечно, ты была совершенно права, и решение уехать в Малодвинск было глупым, я не приспособлена к жизни в глуши, но мои ученики в этом не виноваты. Как бы мне ни хотелось жить и работать в столице, до конца учебного года я доработаю точно. А там видно будет. Да и вам с Андреем я мешать не хочу. Я же вижу, как вам славно вдвоем.

– Милка, ну что за чушь, никогда ты мне не помешаешь, – всплеснула руками мама. – И Андрей совершенно не против, чтобы ты с нами жила. Он сто раз предлагал. Не говоря уже о том, что мы в основном обитаем за городом, городская квартира пустует, да и свою снять, в конце концов, можно, жить отдельно и устроить, наконец, свою личную жизнь. Тебе уже двадцать восемь лет, я внуков дождусь когда-нибудь?

Эта тема была для Милы совсем уж болезненной, и разговор она быстро свернула и после прекрасных десяти дней в новогодней Москве вернулась в Малодвинск, сиявший тогда белизной пышных сугробов. Колокольный звон плыл над казавшимся бесконечным льдом реки, множился в морозном воздухе на тысячи маленьких колокольчиков. Динь-динь, динь-динь.

Этой зимой Мила вдруг полюбила кататься на лыжах. Брала их в прокате, вставала на проложенную по реке лыжню и устремлялась в воскресное путешествие, наполненное звенящими колокольчиками, в котором отчего-то ее одиночество ощущалось менее остро. Зимний Малодвинск с его цветными ухоженными домиками, словно ягодки в мороженом, был не менее красив, чем летний, и Мила как-то приноровилась к нему и к себе в нем, веря, что за зимой наступит весна, а там и до лета рукой подать.

Кто ж знал, что весна окажется такой тяжелой. К счастью для Милы, на выходные перед Восьмым марта приехала мама, причем не просто приехала, а привезла полуторагодовалого ягдтерьера по кличке Кактус.