След «Семи Звезд»

Чернецов Андрей

Ничего не сказал настоятель братии, потихоньку вернув мешок владельцу.

А вскорости пришли из Москвы вести, что в самый день чудной грозы скончался великий государь Алексей Михайлович.

Патриарх Иоаким, давний противник Никона, предъявил своему вражине целый список новых обвинений, где среди прочих значились сношения бывшего патриарха с посланцами Степана Разина, а также упреки в занятиях чернокнижьем. Потому Никона перевели в Мефодиево-Белозерский монастырь на тюремное положение. Свой мешок с книгами он увез с собой.

Но

что дивно – так это то, что вместе с часовней куда-то сгинули и охранявшие ее рыжие псы. Как будто тоже провалились под землю.

– Воистину чудны дела твои, Господи! – перекрестившись, завершил свой рассказ брат Савватий.

Глава шестнадцатая. Признание

Москва, май 201… г.

Вадим сидел за рулем «тойоты» и уже минут пять, как пытался собраться с мыслями.

Было семь часов с копейками – он только что закончил свой ненормированный рабочий день следователя. Но можно сидеть на работе все двадцать четыре часа в сутки, все равно просвета в делах об убийстве двух представителей высшего общества нет и не предвидится.

Хорошо, хоть под этим соусом удалось отправить в архив три старых безнадежных дела и, вероятно, еще пару «висяков» удастся сбросить. Но ведь Серебровский позволил сделать это авансом за раскрытие громких убийств, и если что – спросит за провал вдвойне.

Чехарда мыслей Вадима помчалась дальше с удвоенной скоростью.

Что же произошло в ту роковую ночь в доме Монго? Почему нет явного повода для убийства… или все-таки есть?

Ведь ничего, кроме пресловутой «Книги Семизвездья», не просматривается. Вполне возможно, конечно, что повод столь необычен, как и способ убийства…

Но что толку от гипотез, если нет даже намека на главное. Кто убил? Кто у нас в числе подозреваемых? Да никто! Разве что эти самые «Инквизиторы»… Кстати, почему бы им уж заодно не прикончить и Гроссмана?

Между прочим, с тем письмом все не так просто… Если б его написал психопат, то уж наверняка бы объявился хоть раз, дал бы знать о себе! А тут как в воду канул! Странно все это.

Савельев мельком бросил на себя взгляд в зеркало заднего вида.

– Неважно выглядишь, брат, – улыбнулся он сам себе.

Он пристально смотрел на свое отражение, словно ожидая, что оно взъерепенится и скажет «пару ласковых» в ответ. Но человек в зеркале был невозмутим.

Тут следователь едва удержался, чтобы не стукнуть себя рукой по лбу. Как он мог забыть?! Обещал же Варе заехать сегодня!

При мысли о девушке Вадим почувствовал непонятное томление. И понял – он раскопал в душе что-то важное, что-то значительное, явно взволновавшись этим открытием.

Весело чертыхнулся и завел мотор…

Дверь в подъезд была открыта, как и двери лифта, украшенные наскальной живописью кисти неизвестного, которого при поимке Вадим определил бы в «обезьянник» за мелкое хулиганство.

Следователь нажал кнопку четвертого этажа. Лифт неторопливо подался вверх, дополз до второго и остановился.

Он снова надавил кнопку. Кабина сдвинулась и вдруг встала на третьем этаже, раскрыв дверь, словно прогоняя сыщика прочь. Плюнув, Вадим решил подняться пешком.

Дойдя до Вариного этажа Савельев замер: в тусклом свете у приоткрытой двери стояла та, кого он больше всего сейчас хотел увидеть. Она была бледна и отшатнулась от него, прикрыв заплаканное лицо руками.

– Что ты делаешь здесь?

– Вадим, пожалуйста… – Ее тихий растерянный голос, готовый оборваться истерическим плачем, откровенно его испугал.

Подбежав, он приобнял девушку за плечи и провел в квартиру, выглядевшую так, будто хозяйка спешно куда-то собиралась.

Одного внимательного взгляда Савельеву хватило, чтобы понять – в квартире не просто беспорядок. Профессиональное чутье сигналило, что перед ним следы кражи или грабежа: вынутые и сложенные стопками книги, бумаги и семейные альбомы на полу. Вещи, вываливающиеся из приоткрытого шкафа… Клетка-теремок распахнута, и недовольный ворон гуляет по полу.

Вадим инстинктивно обернулся к двери. Следов взлома не обнаружилось, да и железное полотно выглядело основательно и не прошибаемо – как и все подобные, что на его памяти никогда не останавливали серьезных людей, когда тем было очень нужно.

– Что здесь произошло? С тобой все в порядке?! – запоздало осведомился следователь.

Он и сам не заметил, как обратился к девушке на «ты».

– Твой вопрос как нельзя во время, – всхлипнула Варвара. – Сам видишь… Меня пытались обокрасть. Да, именно обокрасть, но или не нашли, что искали, либо искали не то, что нашли!

– Ты проверила, все на месте?

– Ничего вроде не пропало. Я ушла на рынок, хотела купить свежего мяса для Прохора. Он ведь прожил столько лет и грех его не побаловать…

Ворон забавно поклонился и щелкнул клювом о паркет. Озерская улыбнулась сквозь слезы.

– Когда я вернулась, «гости» уже покинули мое жилище. Все, что ты сейчас видишь, осталось после их ухода нетронутым. Я хотела вызвать милицию, но в этот момент появился ты. Вадим, мне страшно!

– А что у тебя есть ценного в квартире? – задал он привычный вопрос.

– Немного серебряных украшений – я люблю серебро – и моя птица.

– Ну, вряд ли они торгуют таким антиквариатом, – недоверчиво уточнил следователь.

– Эта птица еще у моей прабабушки жила в доме, – обиделась Варвара. – Правда здорово, что они не тронули его?

– Кар! Кар! – подал голос ворон, пролетел через всю комнату и приземлился на тахту.

Хозяйка поспешила водворить Прохора в клетку. Пернатый нахохлился и вдруг завопил:

– Пр-риходили тати добр-ро вор-ровати!