След «Семи Звезд»
Шрифт:
Вилкас, однако, не устрашился – острие его меча начертило в воздухе сверкающий контур крыльев бабочки и замерло, нацеленное в грудь старику.
– Уркварт, уйми своих псов, – бросил монах. – Ты забыл, – произнес он, что даже для чернокнижников и слуг Древних, какими вы себя числите, есть правила, которые нельзя преступать и – того, кто их нарушит, ждет кара и на земле, и в ином мире. Но следующее наказание будет неизмеримо страшнее. Так что книгу у меня сможет взять лишь имеющий на это право. Ты ведь помнишь Закон? Или тот, кто добудет ее в поединке или тот, кому
– Вилкас, – хмуро бросил Уркварт, – отбери у него меч и свяжи. А потом с ним побеседуют мои умельцы – взгляд непрошеного гостя упал на двух здоровяков, сиротливо жмущихся позади с побрякивающими железом мешками.
Мечник со злобной ухмылкой рыкнул и шагнул вперед. Клинок его был намного длиннее, а то, как легко двигал им литвин, говорило об изрядной силе – что может ему противопоставить старец, стоящий одной ногой в могиле?
Вилкас ударил, метя выбить оружие у противника. Он – носящий имя серого лесного властелина [17] , сражавшийся уже второй десяток лет и скрещивавший сталь с отборными рубаками-рыцарями – не сомневался в победе.
17
Вилкас (Vilkas) – волк (литов.).
Но не тут-то было! Старик ловко выдернул свой меч из-под удара и сделал выпад, целясь по руке Вилкаса.
Вновь взмах – и вновь уход…
Антиох опять сократил дистанцию. Острие восточного оружия в его руке рассекло рясу врага и даже слегка достало до тела, судя по злобному рычанию. Еще, еще…
А потом старик вдруг пошатнулся с занесенным клинком, открывшись врагу.
Вилкас среагировал именно так, как положено воину, как было вбито в плоть и кровь сотнями схваток: ударил в незащищенный бок. Хлынула кровь – и бренное тело брата Антиоха, звавшегося когда-то Теобальдом, потомка Хлодвига Великого в двадцать втором поколении, тяжелым мешком упало на камни пола.
Завопил как мартовский кот старый инквизитор и старый чернокнижник Уркварт, увидев, как ускользнул от него его давний враг, унося с собой вожделенную тайну. Вторя ему, вдруг завыла собака во дворе обители. Взревел ветер в холодных переходах… И еще показалось – зарычали какие-то голоса за гранью обычного слуха.
Глава первая. Бахусу
Вологда, зима 1758 г.
– Пр-риходили тати добр-ро забир-рати! – возмущенно жаловался Прохор, не в силах унять справедливое негодование.
Иван и сам видел, что в его отсутствие в снимаемые им покои кто-то наведывался, наглый и бесцеремонный. Не пожелавший даже скрыть следов своего визита: все вещи были перерыты и разбросаны по комнате.
Больше всего досталось бумагам. Исписанные и чистые листы валялись тут и там. Многие были безжалостно скомканы.
Хорошо хоть, что заветную тетрадку он всегда возил с собой. И еще не преуспел в книжных розысках. Не приведи господь оставить здесь какую-нибудь из отобранных для Академии монастырских рукописей! Что бы сталось с документами, попади они в руки сих новоявленных вандалов?
А что бы тогда случилось с ним самим?! Подумать страшно! Не простили б ему святые отцы подобной конфузии.
– И кто бы это мог быть? – ломал голову поэт. – Кому я здесь успел насолить?
Ведь явное предупреждение: не суй нос не в свои дела.
– Чер-рнецы, чер-рницы, Хр-ристовы девицы! – неожиданно каркнул ворон.
Господин копиист оторопел. Оно, конечно, Проша умница. Иногда и впопад говорит. Но большею частию просто повторяет некогда услышанные слова и фразы. А тут…
Как-то сразу в масть.
– Чернецы, говоришь? – недоверчиво покосился он на питомца.
Ну, это еще, положим, понятно. Варсонофьева стража не дремлет. Решила поинтересоваться, не раздобыл ли пришлец чего-либо этакого, чего ему знать не надобно.
Но монахини тут каким боком замешаны?
– Привираешь небось насчет черниц-то? – погрозил он пальцем птице.
– Сестр-ра, гляди, панталоны! – презрительно передразнил кого-то ворон, взмахнул крылами и перелетел прямо на валяющийся на кровати названный предмет Иванова гардероба, тыча в него клювом, – А воняют-то как, стр-рах! – затараторила птица. – Когда в последний раз стир-раны были?
Молодой человек густо покраснел. Его сомнения развеялись. Точно, были здесь бабы. А кому еще к мужскому белью принюхиваться?
Но как же им всем удалось проникнуть в запертое помещение незаметно? Куда хозяин гостиницы смотрел? А прислуга? Точно поугорели все! Прямой разбой под крышей «Лондона» творится, а никому и дела нет!
Свои претензии он тут же изложил господину Селуянову.
Тот виновато шмыгал носом, недоуменно рылся пятерней в затылке, будто надеясь выскрести оттуда нахальных татей, учинивших безобразие в покоях уважаемого постояльца.
– Прощеньица просим, кормилец, – раз за разом повторял Никодим Карпович. – Не доглядели-с!
– Хорош гусь! – фыркнул Барков. – А ежели я скажу, мол, у меня украли сто целковых, тогда как? Ведь возвращать придется?
– Сто целковых? – вздохнул кабатчик и с сомнением огляделся по сторонам.
Гостевы пожитки по их виду и на два империала не тянули. Иван понял, что дал маху, и тотчас поправился:
– Или важные бумаги, секретные и государственные? Вот как крикну сейчас «слово и дело» государевы – мигом на съезжую угодишь вместе со всеми чадами и домочадцами!
Эта угроза подействовала вернее. Хозяин побледнел и бухнулся поэту в ноги:
– Не погуби-и, батюшка! – завыл он дурным голосом. – Заставь за себя век Богу моли-ить!
– Отчего допустил такое небреженье по службе?! – грозно сдвинул брови господин копиист. – Куда смотрели твои бесстыжие глаза?
– Так занят же был, – не вставая с колен, развел руками Селуянов. – Почитай пять ден на хозяйстве никого и не было…
– Да ты, никак, и птицу мою не кормил?! – возмутился Ваня. – А коль она б издохла?