Следы ведут в Караташ
Шрифт:
— Есть у меня и другое предположение, — сказал он после минутной паузы, во время которой Коротовский внимательно изучал дорогу.
— Вы думаете..., — проговорила слушавшая его все время Ляля. При взгляде на профессора ее внезапно осенила догадка.
— Да-да. Сам Канак — проход, которым воспользовался Кихар.
— Невероятно, — повернулся к ним Коротовский. — Вы знаете, что это за пещера? Вот так — пять метров, а так — три. У Кихара была конница...
— Согласен. Но именно местность вокруг Канака подвержена
— Откуда вам это известно? — спросила Ляля.
— Два года тому назад в Безымянном ущелье работала экспедиция Академии наук над составлением карты горообразования. Материалы собраны обширнейшие. Мне оставалось только ознакомиться с ними.., — Каракозов улыбнулся. — Как видите, время в Москве использовано мною с максимальной пользой для дела...
Газик миновал Кампыррават, шоссе свернуло на север — к Голубым озерам.
Коротовский посмотрел на часы:
— Часа через два будем на заготпункте...
Скоро Каракозов задремал на сиденье, прислонившись к одному из тюков. У Ляли тоже слипались глаза, дорога пропадала в тумане. Она с трудом поднимала веки, смотрела по сторонам, но вокруг была только ночь, только ночь, да узенькая полоска света перед машиной...
Ляля проснулась оттого, что они остановились. В арыках по бокам дороги пронзительно кричали лягушки. У приподнятого чехла мотора стояли шофер и Коротовский. Коротовский держал фонарик и что-то советовал.
Рукава у шофера были по локоть засучены, он рассматривал на свет какую-то трубочку и время от времени продувал ее, поднося к губам.
Ляля вышла из машины...
— А, проснулись, — наводя на нее фонарик, сказал Коротовский. — Милости просим.
— Да что случилось?
— Забарахлил мотор. И ехать-то осталось километров пять, не более. Вот там, слева от нас, Голубые озера...
— Знаю, знаю, — кивнула Ляля, позевывая. — В прошлом году мы тоже где-то здесь загорали.
Она робко посмотрела в темную чащу обступившего их со всех сторон леса.
— Лягушки кричат...
— Это к дождю.
— Эй, кто на дороге? — крикнул вдруг Коротовский, направляя свет фонарика на сутулую фигуру, вынырнувшую недалеко от них из кустов.
Незнакомец шел прямо к машине, но, услышав окрик Коротовского, круто повернул и зашагал назад по шоссе.
— Стой! — приказал Коротовский.
Незнакомец ускорил шаг, потом побежал. Шофер кинулся вслед.
Луч фонарика, удаляясь, заметался по дороге.
Незнакомец петлял на обочине. Потом они оба исчезли.
Растерянный Каракозов выбрался из машины:
— Что?! Что случилось?!
Ляля показала в темноту.
На шоссе послышался хруст гальки. Вернулся шофер. Тяжело дыша, сел на крыло автомашины.
— Удрал, сукин сын.
Он провел рукой по вспотевшему лицу.
Сноу узнал от Хаузена, что Каракозов прибывает ночным.
Все шло хорошо до тех пор, пока его не окликнул Коротовский. Сноу не знал, что Коротовский уехал встречать профессора. И когда прозвучал его голос, он растерялся. Видимо, не нужно было бежать, но нервные центры, натренированные многолетней практикой, сработали помимо сознания — он повернулся и побежал.
— Сто-ой! — прозвучал еще раз запоздавший окрик.
Сноу бежал долго, прижав локти к бокам, хватая воздух жадными горячими губами.
Быстро светлело. Гора Дьявола, как призрак, висела за его спиной. Он не оглядывался, он смотрел на розовеющее небо и все время прибавлял шаг.
Поднялось солнце. Сноу вышел на опушку леса, когда длинные тени уже лежали на мокрой от росы траве.
Во дворе заготпункта было тихо. Машина Коротовского еще не пришла. Под навесом всхрапывали расседланные кони, похрустывали сеном.
Сноу поднялся на высокое крыльцо, потянул дверь. В комнате было темно и сыро. Он нашел свою кровать, упал в нее и накрылся простыней. Его слегка знобило.
В тумбочке стояла фляга со спиртом. Сноу разболтал содержимое и выпил все до дна.
Тогда ему стало легче. Он повернулся на бок и тут же заснул.
Деловое свидание
— Вот этот, — сказал Юлдаш-ака, приподнимая занавеску. Джеферсон посмотрел через его плечо.
— Дурак, — процедил он сквозь зубы. — Наверняка притащил за собой хвост. Пижон пижоном — при галстуке и в шляпе.
— Он заходил утром. И сейчас. Говорит, срочно, — сказал Юлдаш-ака и побежал к самовару наполнять чайники.
— Постой ты, — удержал его за рукав Джеферсон. — Утром, говоришь, заходил?..
— Заходил.
Джеферсон провел ладонью по кожаной куртке, щелкнул пальцами.
— Ты вот что — скажи, что видел меня, разговаривал. Приведи вечером на перевал. Там буду ждать.
— У родника?
— У родника.
Юлдаш-ака кивнул:
— Будет сделано.
Джеферсон усмехнулся и вышел на задний двор.
Там у дувала стоял оседланный конь.
Тодд спотыкался и бранился всю дорогу. Юлдаш-ака молчал.
Они шли с горы на гору — по острым рыжим камням. У Тодда еще в Ташкенте прохудились ботинки, он не успел их починить и теперь ругал на чем свет стоит свою нерасторопность: каждый удар камня причинял ему невыносимую боль.
И молчаливый проводник впереди тоже выводил его из себя: ну хоть бы рассказал что-нибудь, хоть бы пошутил.
— Постой, — сказал он. — Я хочу переобуться.
Тодд сел на камень. Ночь стояла над горами. Только внизу, в долине, вспыхивали огни Узунабада — десятка два крохотных тусклых звездочек.