Слэм

Хорнби Ник

После обеда мы с Алисией и Ричем пошли к ней в комнату, поставили CD, мы с ней сели на кровать, а он на пол.

— Добро пожаловать в нашу семейку, — сказал Рич.

— Не говори так, — упрекнула Алисия. — А то я больше его никогда не увижу.

— Не все так плохо, — ответил я. Но все было именно так плохо. И если быть честным, вовсе не родители Алисии действовали мне на нервы. Когда я вышел из их дома, я не знал, вернусь ли сюда еще когда-нибудь.

В конце концов я пошел в чашку и возился там со своим бордом. Тот, кто изобрел катальную доску, — гений, так я думаю. В Лондоне можно всяким спортом заниматься. Там и лужайки есть, чтобы в футбол играть или в гольф. Но ты занимаешься этим спортом вопреки тому,

что живешь в большом городе, потому что лучше было бы, если бы ты жил где-нибудь в деревне или вообще в каком-нибудь месте вроде Австралии. Но скейтингом ты занимаешься именно потому, что живешь в городе. Для него нужно столько асфальта, бетона, скамеек, заграждений, перил лестниц, сколько есть только в городах. И когда мир будет окончательно замощен, из всех атлетов останемся только мы, и по всему миру будут стоять статуи Тони Хоука, а на Олимпийских играх будет миллион соревнований по скейтингу, и люди по-настоящему смогут их посмотреть. По крайней мере, я приду и посмотрю. Я спустился по пандусу для инвалидных колясок, который идет от задних дверей и тянется за угол, выделывая фокусы — ничего особенного, обычные флипы. И я думал про Алисию и ее семью и понял, что собираюсь поговорить с ней о том, что не надо нам больше встречаться так часто, а может, и вообще больше видеться не надо.

Странно в самом деле. Если бы мне тогда, впервые в гостях, сказали, что я буду встречаться с Алисией, и что мы с ней будем спать, и что потом она мне надоест... Ну, я бы этого не понял. Это бы не имело для меня никакого смысла. Когда у вас еще никогда не было секса, вы не можете даже вообразить, откуда он возьмется, и уж конечно не можете представить себе, что вы бросите того, с кем у вас это было. Как это может произойти? Прекрасная девушка желает спать с вами — а она вам надоела? Может такое быть?

А я скажу вам, хотите верьте, хотите нет, секс — как все остальные клевые вещи: если они у вас есть, вы уже не так о них заботитесь. Это с вами, это здорово и все такое, но это не делает вас счастливым настолько, чтобы остальное пустить на самотек. Если регулярный секс — это значит постоянно выслушивать снобистские замечания папы и мамы Алисии, и забросить скейтинг, и не общаться с друзьями, не знаю, так ли уж вам этого захочется. Я хотел, чтобы девушка со мной спала, но я и жизни хотел. Я не знал — и сейчас не представляю, — удается ли другим людям с этим справиться. Моим родителям не удалось. Алисия, если говорить всерьез, была моей первой девушкой, и с нами это тоже случилось. Выглядит так, будто я слишком рвался переспать с кем-нибудь, что чересчур много за это отдал. Типа, ладно, сказал я Алисии, если ты мне дашь, я заброшу скейтинг, друзей, школу и маму (потому что я ее отчасти забросил — можно так сказать). Да. И если твои папа с мамой будут разговаривать со мной так, будто я безнадежный идиот, то пусть. Давай... раздевайся! И тут я начинаю понимать, что просчитался и заплатил многовато.

Когда я пришел домой, мама сидела на кухне с тем мужиком из пиццерии. Я его сразу узнал, но не мог понять, что он здесь делает. Я не понял и того, почему он отпустил мамину руку, едва я вошел.

— Сэм, ты помнишь Марка?

— Да-да, — сказал я.

— Он зашел... — Но она не могла придумать причины, по которой он зашел, и сказала просто: — Он зашел на чашку чая.

— Хорошо. — Думаю, что я скорее всего сказал это таким тоном, который значит: «И что?»

— Мы с Марком работали вместе, — сказала мама. — А после того как мы столкнулись в пиццерии, он позвонил мне на работу.

Окейно, подумал я. Зачем? Хотя я на самом-то деле знал зачем.

— Где был, Сэм? — спросил Марк вполне дружелюбно. Эдакий Дядя Марк.

— На скейтинге.

— Скейтинг? На коньках катался? Разве здесь поблизости есть каток?

Мама поймала мой взгляд, и мы оба рассмеялись, потому что она знала,

что я терпеть не могу, когда мой скейтинг путают с другим скейтингом. («Почему ты не говоришь, что ты скейтбордист? И что был на скейтбординге? — всегда спрашивает она. — Что с тобой случится, если ты сделаешь это? Тебя арестует полиция за то, что ты недостаточно крутой?» И всякий раз, когда она произносила это «скейтбординг», оно звучало неприятно для моего уха; а она считает, что я сам виноват, если меня не понимают.)

— Что здесь смешного? — спросил Марк, как тот, кто наверняка знает, что это будет жуть какая смешная шутка, если только ее ему объяснят.

— Это не тот скейтинг. Я на борде катаюсь.

— Скейтбординг?

— Да.

— А-аа...

Он выглядел разочарованным. Шутка оказалась не такой уж смешной.

— А ваш сын скейтбордингом не занимается?

— Нет. Пока нет. Ему всего восемь.

— В восемь уже можно, — возразил я.

— Может, ты его научишь? — спросил Марк.

Я нечто пробурчал, что звучало как «нкнчн» и должно было означать «Ну конечно».

— А где он сегодня? — спросил я.

— Том? У своей мамы. Он со мной не живет, но я вижусь с ним почти каждый день.

— Мы думаем раздобыть чего-нибудь поесть, — вставила реплику мама. — Мясо с керри из магазина готовой еды или что-нибудь в этом роде. Хочешь?

— Да, хорошо.

— К Алисии сегодня вечером не идешь?

— Ох-хо! Кто такая Алисия? — спросил Марк.

Пошел бы он на все четыре стороны, этот мужик, — подумал я. Это «ох-хо» мне совсем не понравилось. Это звучало так, будто он мне в кореши набивается, хотя он меня совсем не знал.

— Это наша девушка, — ответила за меня мама.

— У вас серьезно? — спросил Марк.

— Не очень, — промямлил я, и почти в то же самое время мама ответила:

— Еще как!

И мы посмотрели друг на друга, и в это мгновение уже Марк засмеялся, а мы — нет.

— Я думала... Ты же сказал мне, что все по-прежнему сильно...

— Ну да... — согласился я. — Все по-прежнему сильно. Просто не так сильно, как раньше. — И тут мне страшно захотелось сказать правду. И я добавил: — Думаю, мы с ней расстанемся.

— Ох... — вздохнула мама. — Жалко.

— Да, — подтвердил я. — Правда.

Что еще я мог ответить? Я чувствовал себя несколько по-дурацки, потому что именно в тот вечер, когда мама встретила Марка, она пыталась чуть-чуть охладить мои чувства.

— А чья это идея? — спросила мама.

— Ничья.

— Ты уже говорил с ней об этом?

— Нет.

— Откуда же ты знаешь?

— Это чувствуется.

— Если уходишь от нее, ты должен ей сказать.

Она была права, конечно, но я не сделал этого. Я просто перестал с ней встречаться, выключил мобильник, не отвечал на ее сообщения. Так что она поняла, в чем дело, в конце концов. Однажды вечером я получил от нее очень грустную SMS-ку, в которой... На самом деле я не хочу говорить вам, что там было написано. Вы будете ее жалеть, а я этого не хочу. Я упоминал раньше, что мы надоели друг другу, но это неправда. Она надоела мне, хотя я не надоел ей еще, я это видел. Или, по крайней мере, она не чувствовала, что я ей надоел. Но она уже не дрожала от страсти, когда мы в последние разы были вместе.

Так или иначе, я поделился всем с Тони Хоуком.

— Как ты думаешь, я паршиво поступаю? — спросил я.

— Я был идиотом и хотел побольше свободы, — ответил он мне.

(Это надо читать так: «Я хотел проводить побольше времени с девушками на дорогах».)

Я знал, о чем он. Он рассказывал, как его девушка Сэнди переехала к нему, а потом от него съехала. Об этом написано в его книге, поэтому и «надо читать». Убеждал ли он меня, что я — идиот? Что это глупо, хотеть больше свободы? Я не мог понять. Может, он ничего и не хотел мне сказать. Может, я просто слишком много раз перечитывал его книгу.