Слепая любовь
Шрифт:
Яковлев уставился на него вопросительно, потом хлопнул себя ладонью по макушке и засмеялся:
— Ты знаешь, с этими чертовыми корреспондентами скоро совсем с катушек съеду! — и стал рассказывать о посещении корреспондентов.
— А ты им раскрыл суть нашего дела? — обеспокоенно спросил Турецкий.
Яковлев помялся, неохотно ответил:
— Да нет… ну, не так, чтобы… просто отметил успех сыщиков: накрыли, мол, очередное «гнездо разврата», и все. Попробовали навалиться, но куда им! Нет, не раскрыл.
Сотрудники «Глории» встретились скользящими взглядами и усмехнулись, стараясь, чтоб генерал не отнес на свой счет. Оно, в конце концов, наверное, и правильно, «Глории» такая слава ни к чему, пусть действительно сыщики из МУРа пробавляются подобными подвигами.
— Слава богу. Нельзя, чтобы кто-нибудь проговорился, эти же шавки вмиг все раскопают, и чухнуться не успеем, как начнут интервьюировать наших фигурантов. Только дозированную информацию… Володь, ты уж постарайся, нельзя раньше времени, и вам сорвут разработку, и нам.
— Моя б воля… — пробурчал генерал, и Турецкий подхватил с юмором уже:
— И что б ты сделал?
— А я бы эту братию, я имею в виду «газетиров», как их еще Наполеон называл, приказал бы сечь регулярно — для острастки.
— Оно бы, конечно, неплохо, главное — на пользу, но увы! Другой закон охраняет. А помнишь доброе старое время? — засмеялся Александр Борисович. — Анекдот этот длинный, но соль в одной фразе. Наполеон твой увидел газету «Правда», полистал, вздохнул и сказал: «Мне б такую газету! Никто б и не узнал, что я проиграл Ватерлоо»…
Посмеялись, и Яковлев многозначительно заметил:
— Да, ситуация, конечно, щекотливая, ничего не скажешь. Но где наша не пропадала? Наливайте, ребятки, уж больно закусь хороша, красиво живете!
Этот мотив и стал завершающим на этой закрытой для посторонних глаз встречи.
2
Разговор, точнее, знакомство Хлебникова с новой, молоденькой посетительницей его салона свиданий был, разумеется, записан Филей от и до. Такой компромат на себя сам Хлебников делать не собирался, и правильно, его камеры работали с парочками, но одна работала на Филю, иначе чего бы стоили все глубокие знания и богатый опыт мастера своего дела Николая Щербака. И теперь Александр Борисович и Ирина Генриховна, отправив «ребенка» спать, ибо уже поздно было, шел двенадцатый час, когда Турецкий приехал из агентства после «посиделок».
Ребята передали ему видеозапись, и теперь он хотел сам, не торопясь, разобраться в ней. Ирина, естественно, присоединилась, ибо считала своей личной ошибкой совет привлечь ее к операции. Пока только по рассказам свидетеля, то есть Фили, и самой Нинки. Но у той и вид, и душевное состояние были вполне бодрыми. По всему было видно, что такая встряска на нее как-то уж очень угнетающе не подействовала, чего опасалась мать. Мол, все-таки ребенок еще, а тут гнусные предложения со стороны взрослого, солидного внешне человека и даже попытка изнасилования! На кого хочешь подействует, даже на человека с устойчивой психикой. Видно, у нынешней молодежи совсем иная психическая — или психологическая? — закалка уже чуть ли не с рождения, как ни смешно такое предполагать… Словом, что называется, дожили!..
Александр Борисович довольно спокойно выслушал «самобичевания» супруги и для успокоения ее души не придумал ничего лучше, как прервать на полчасика «семейное совещание», а позже, выпив по чашечке вкусно заваренного кофе — «с устатку», понятное дело, — вернуться к прерванному изучению видеоматериала. Подумаешь, поздно! Скоро уже рано будет, так какая разница?.. Ох, Шурка! Ох, этот Турок! Ну куда от него деться?.. Был хулиганом, таким, видно, и помрет.
— Ага, — обрадованно отметил Александр Борисович, обнимая жену, — и еще с того света буду тебе сердито грозить пальцем и выговаривать за то, что, случалось, отказывала мужу, вынуждая его…
Зарапортовался! Пришлось тут же униженно просить прощения, обещая, что больше никогда!.. А что — никогда, не важно, не буду — и все!.. Так ведь нетрудно доказывать жене свою любовь, где ж ты раньше был? И жизнь у тебя сразу другая пошла…
Кофе был действительно вкусным, и они, привалившись друг к другу плечами, устроились перед ноутбуком. И Турецкий, еще не успев включить, вспомнил. Полез в карман пиджака, висевшего на спинке стула, и достал визитную карточку, которую Филя отобрал еще там, в коридоре, у Нинки, когда выгонял их с Юлией. Нечего, мол, со всякими сукиными сынами якшаться! Вот эту карточку и достал Александр. Посмотрел, протянул жене и сказал:
— Вообще, и честно говоря, если б я ее у тебя увидел, не знаю, что бы с тобой сделал. А так — это тоже улика. Ты увидишь, я уже мельком видел запись в «конторе», там тебе сделано прямое приглашение. Вот же гад, понимаешь? Ему мало дочери, он уже и мать в притон затягивает! Ничего, он свое получит, не я буду…
— Чего ты раскипятился? — с усмешкой и совершенно спокойно отреагировала Ирина. — Ну, прислал. Так неужели ты решил, что я тут же побегу узнавать, чего там у них есть интересного, как говорят в твоей Одессе? Это, Шурик, лишнее доказательство, что у него с приличными кадрами было туго. Просто шлюхи его клиентов уже не удовлетворяли, их они могли снять на любом пригородном шоссе десятками. Им потом, я полагаю, поговорить хочется, высокой культуры набраться. Вот, видимо, именно этот пунктик в программе данного паразита и был немаловажным. Потому наверняка и салон его пользовался определенной популярностью опять же в определенных кругах. А Интернет — это отмазка, ширма, за которой прятался довольно-таки прожженный делец. Из этого и следует исходить, когда начнете шерстить ту публику. У мужчин, без сомнения, низкий культурный уровень, а интеллект направлен исключительно на зарабатывание денег, и не больше, в то время как женская часть представлена двумя группами лиц — какими-то интеллектуалками и молодежью. Возможно, и третья — заказная. Я бы входила в первую, Юлия ваша — во вторую, а наша Нинка — в третью, для извращенцев. Вот такой примитивный расклад, Шуринька.
Хмурый Турецкий подозрительно уставился на жену:
— Слушай, а у меня такое ощущение, будто ты размечталась, нет?
— Глупый, если бы я тебя не знала так хорошо, то подумала бы, что ты ревнуешь. Да, впрочем, ты всегда делал вид, что зверски меня ревнуешь к каждому телеграфному столбу, а сам искоса любовался, я же видела…
Он вспомнил…
Она, эта трогательно-смешная девчонка, в той, старой арбатской коммуналке постоянно вертелась перед носом вполне уже самостоятельного юноши-студента-юриста, к которому, случалось, захаживали дамы. Ну, не дамы, конечно, девушки. Иногда сокурсницы. Чаще — просто хорошие знакомые, из смежных, как говорится, компаний. Пересеклись, понравились друг другу, забежали — и ах, какое это удовольствие — вот так, на бегу! И ведь «стервозная» девчонка — из-за того, что ему постоянно казалось, будто она подглядывает в замочную скважину, — была — вот она! Чихнул, а она: будьте здоровы! Вежливая, как же…
Но однажды — он уже проходил практику в Московской городской прокуратуре, значит, последний, выпускной курс — Сашка обнаружил, что девчонка-то словно куда-то испарилась, а ее привычное место заняла статная девушка, и, что было совсем неожиданно для него, — очень даже ничего собой! И куда что девалось?..
Подошло время, и кому-то приглянулся достаточно добротный еще дом, правда, старинной постройки, но зато в самом центре Арбата. И то, чего не могли годами совершить все ЖЭКи и РЭУ, вместе взятые, все жилищные комиссии от районных Советов депутатов трудящихся до райкома партии, сделалось в одну минуту. Дом, естественно, был объявлен аварийным. Более того, неожиданно выяснилось, что таковым он был зарегистрирован еще в сороковом году, то есть до Великой Отечественной, а почему продолжал стоять, заселенный жильцами всех возрастов и поколений, никто не мог ответить с уверенностью. Короче говоря, в один прекрасный день люди были приглашены в жилкомиссию райисполкома, где им вручили ордера на получение отдельных квартир, то уже были остаточные явления хрущевской программы строительства жилья, ознаменованной появлением пяти-, девяти— и двенадцатиэтажных домов из сборного железобетона. Это они потом стали «пресловутыми», а по замыслу их создателя быстро решили самую больную, жилищную проблему советских людей. Просто надо было дальше думать, о том времени, когда гарантийный срок закончится, а этого чиновник уже делать не хотел.