Слепая зона

Вечная Ольга

— Ты в таком случае просто умотаешь обратно в столицу?

— Да, придется. Но, честно говоря, не хочется. О! Впереди заправка! Мы же купим кофе? Пожалуйста-пожалуйста.

Платон показывает термос.

— Мама... — начинает говорить и моментально осекается. Я расплываюсь в улыбке, и он бурчит без энтузиазма: — …сварила в дорогу.

— Ну конечно. А где же бутербродики?

Смолин качает головой и врубает поворотник.

Спустя некоторое время я замираю с двумя стаканчиками капучино у фуры. Понятия

не имею, как забираться в кабину, когда руки заняты. Платон, который наматывал круги вокруг, любезно соглашается помочь.

Отпиваю кофе, и настроение улучшается. Трасса по-прежнему полупустая. Платон крепко о чем-то задумывается и, явно забывшись, делает глоток капучино, что я купила для него, морщится из-за сиропа, но не комментирует. Дала, видимо, лишку. Из-за женских дел через четыре часа нам нужно будет снова остановиться, и я смотрю по навигатору, где это удобнее будет сделать.

— Почему не хочется обратно в столицу? Я думал, тебе здесь скучно.

— Почему это скучно? — Даже от мобильника отрываюсь.

— Все, кто приезжает из Москвы, сокрушаются, как ужасно мы здесь живем и что они бы так не смогли.

— Вероника?

Платон кривится.

— Сплетничать — это нормально. По одной из теорий, именно благодаря сплетням человечество развило речь. — Я без спроса забираюсь в пакет и достаю оттуда домашний пирожок, с удовольствием откусываю. — М-м-м, с капустой. Обожаю. Маме респект. Очень вкусно.

Платон проверяет, сколько до ближайшего населенного пункта, чтобы меня высадить. Много.

Продолжаю:

— На самом деле Дарина мне уже все рассказала: каждая сказанная Вероникой фраза заканчивалась вздохом по поводу того, как классно ей раньше жилось и в каком дерьме она оказалась из-за досадной ошибки. Сослали на целый год в колхоз. Я бы такую дрянь притопила.

— Жаль, тебя тогда с нами еще не было.

Смеюсь:

— Понятно. У вас всех посттравматический синдром имени Вероники. А я вообще-то искренне считаю работу здесь повышением. И эта строчка в трудовой мне здорово поможет. А еще мне здесь нравится.

— Реально?

— Шутишь? — Я делаю глоток кофе, потом фотографирую стаканчик на фоне панели мерса и трассы и отправляю енотам. — У меня строгая семья, я впервые в жизни свободна! Еду на фуре смотреть ралли. Смущаюсь из-за того, что натворила дел с тобой, предвкушаю встречу с Егором. Столько чувств и эмоций внутри, сколько давным-давно не было. Да и то, что было, пропитано больше горечью.

— Почему горечью? — интересуется Платон будто искренне.

Берет купленный для него кофе и снова пьет, забывшись. Опять морщится из-за сладости, но воспитанно молчит. Улыбаюсь шире. Самый добрый дальнобойщик.

Я снимаю куртку, потягиваюсь всем телом. Чат оживает — быстро просматриваю сообщения. Фотографирую Платона украдкой и отправляю девчонкам с припиской:

«Потом расскажу». В ответ приходят проклятия. Смеюсь.

— Ты сказала, что цыганка и тебе такое нельзя. Это правда?

— Наполовину. Моя мама цыганка, папа буквально выкрал ее из табора.

— Серьезно?

— Да. Я... обычно о таком не рассказываю, но раз уж ляпнула. У меня есть сестра и брат. Бабуля. Родители. И все они предельно интересуются моей личной жизнью. Если какой-то парень провожает меня до дома, следующим утром за завтраком семья обсуждает его досье и прикидывает, какие у нас родятся дети. Когда он на мне, разумеется, женится. Потому что проводить девушку можно, только имея на ее счет серьезные намерения.

— Какой на дворе век, говоришь?

— Поэтому о столичных ночных клубах, где творятся непотребства и кокаин рассыпан по столам, — продолжаю вещать, проигнорировав справедливый подкол, — я точно так же, как и жители регионов, знаю исключительно по сериалам. Для меня Москва — это... парки, театры, семья. Работа. Мы с девчонками, конечно, ходим в рестики и бары, но обычно все максимально сдержанно. И мой брат откуда-то всегда в курсе!

— Эм. А разве так не у всех? — спрашивает Платон совершенно серьезно.

Я вспоминаю делегацию его мамы, с подружками и невестой Женей, и смеюсь в голос. Он тоже слегка улыбается. Вдруг становится легко-легко. И весело.

— Ну да, кому я рассказываю. Мамина корзиночка.

Достаю еще один пирожок. Еще тепленькие, явно ночью пекла и привезла к гаражу.

— Перестань меня так называть.

— А что ты мне сделаешь? Скажешь Егору, что высадил на трассе? Корзиночка-корзиночка-корзиночка...

— Хотя бы при коллегах! — злобно зыркает Платон.

Хохочу, дразню, не могу остановиться.

Потом некоторое время молчим. Он тоже достает пирожок, откусывает яростно, не менее эмоционально пережевывает. На меня вообще не смотрит, а я, улучив момент, напротив, разглядываю. Его дерзко короткую стрижку. Гладко выбритое лицо. Высокий лоб, прямой нос, очерченные скулы. Твердые на вид и жгуче-тосольные на вкус губы. Кадык Смолина дергается. Фактурный он мужик, запоминающийся.

— А ты обижаешься, да? — говорю аккуратно. — Я не со зла. Вы просто такие милые, аж чаем запить хочется.

— Меня сложно задеть по-настоящему. Но, если ты продолжишь стебаться публично, придется тебя поставить на место. В назидание остальным. А тебя, Элина, как раз задеть легко.

— Вовсе нет. — Отчего-то немного краснею.

— Ты колючая, но в критических ситуациях паникуешь и моментально теряешься. Ты как химера — смесь котенка и скорпиона.

— Это неправда!

— Это правда. Тебе нужно быть лучшей и идеальной для всех. А если что-то не сходится, сразу обида до неба и ядовитое жало в действии.