Слепой для президента
Шрифт:
Телефон зазвонил поздним вечером. Правда, и Глеб, и Ирина еще не спали.
Сиверов тут же схватил трубку.
– Я слушаю, – негромко и нарочито спокойно произнес он, чтобы не беспокоить Ирину.
– Есть важная новость, – послышался голос генерала Потапчука.
– Я слушаю, – повторил Глеб.
– Завтра на том же месте и в то же время.
– Понял, – положив трубку, Глеб откинулся на подушку.
«Ну вот, сейчас все и начнется. Самое важное, самое тяжелое. Начнется настоящая работа. Если бы произошло что-то несущественное, Потапчук не стал бы беспокоить меня в полночь».
Глеб
– Кто это? – шепотом спросила Ирина, придвигаясь к Глебу.
– Зачем тебе это знать, дорогая? Как ты себя чувствуешь?
Ирина после этого вопроса укусила Глеба за плечо, но не сильно, а в шутку.
– Ты что, Глеб, теперь всегда будешь отвечать вопросом на вопрос? Изобрел бы хоть какой-нибудь другой вопрос, может я бы тебя и простила. Но если ты вновь поинтересуешься моим самочувствием, я перегрызу тебе горло, я вопьюсь тебе зубами вот сюда, – и Ирина прикоснулась кончиками пальцев к пульсирующей артерии на шее Глеба, – и ты погибнешь. Погибнешь в постели.
– Ой, не надо, Ирина, я больше не буду спрашивать, как ты… – Если ты произнесешь еще хоть слово… – прошептала Быстрицкая.
Глеб хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.
Его лицо застыло в напряжении, между бровями появилась глубокая складка – признак того, что Глеб сосредоточенно размышляет.
Минут через десять-пятнадцать Сиверов дождался – услышал ровное дыхание Ирины.
«Вот и хорошо – она спит. А я не могу уснуть. Хотя уснуть надо, завтра я должен быть в форме. Может, прямо завтра придется действовать на всю катушку. Я должен соображать четко – так, как соображает студент на экзамене по специальности. Надо спать! Спать!» – приказал себе Глеб Сиверов и выполнил свой приказ.
А утром он сидел у приемника, когда Ирина, шлепая босыми ногами, прошла из спальни в ванную комнату.
Глеб внимательно слушал новости, настраивая приемник то на одну станцию, то на другую, сравнивая и анализируя полученную информацию. Его всегда восхищало, вернее, не переставало удивлять то, откуда и каким образом журналистам удается добывать информацию, в принципе, абсолютно засекреченную.
И, наверное, добывать ее малыми средствами.
– Вот черти! – приговаривал Глеб, глядя на шкалу настройки. – Хотя что тут удивительного? Информацию дают задаром сами политики для того, чтобы завалить своих конкурентов.
Все радиостанции сообщали примерно одни и те же факты Но трактовка этих фактов оказывалась различной. На одной волне более скандальная, на другой нейтральная и как бы безразличная. В одном случае заурядное сообщение о здоровье президента преподносилось как предвестие конца света, в другом – казалось, что речь идет о банальном насморке. Но Глеб умел отбрасывать эмоции, отшелушивать лишнее и выискивать то, что является сутью, единственно верной и точной. Все радиостанции говорили о событиях в Чечне, о выводе войск, о Масхадове и Яндарбиеве, продолжающих дело генерала Дудаева, о проколах генерала Лебедя. Но самая главная новость последних недель – это болезнь Президента России Бориса Николаевича Ельцина. Новость не могла приесться, как это случилось даже с кавказской войной,
Анализировалось то, что может произойти, если Президент России вдруг умрет или уйдет в отставку, рассматривался механизм всех этих довольно-таки невероятных процедур. Высказывались предположения о том, кто из ныне действующих политиков может претендовать на пост президента и у кого какие шансы. Впечатление складывалось такое, будто игроки обсуждают шансы лошадей и жокеев на ипподроме перед началом заезда, причем каждый из них поставил на кон все свое состояние. Много говорилось и о позиции США и Германии. Но о Штатах непривычно меньше, чем о Германии, – там были заняты своими делами. У них на носу выборы президента, и им не до того, что происходит в России.
Глеб выключил приемник как раз в тот момент, когда Ирина вышла из ванной.
– Зачем ты слушаешь всю эту ерунду? Да еще на разных станциях? – Быстрицкая, которую тяжело было провести, щелкнула клавишей магнитофона, – новости – не та пища, чтобы насытиться, только здоровье испортишь.
– Надо, дорогая, надо.
– Ладно, я не сержусь, все лучше, чем спрашивать о моем самочувствии. У меня такое впечатление, что скоро я от тебя услышу: «Ирина, тебе уже хуже?»
– Если ты думаешь, что я, одурманенный сводкой последних известий, не замечу твоего гнусного подкола – ошибаешься.
– Слушай на здоровье, если тебе нравится.
– Не нравится, но слушать я вынужден.
– Для чего? Зачем это тебе?
– Чтобы ориентироваться.
– Что тебе это дает?
– Средства к существованию, – пошутил Глеб, и Ирина улыбнулась:
– Это единственное, чем ты можешь меня шантажировать с полным правом.
Только не злоупотребляй.
– Ну вот, ты и развеселилась.
Глеб хотел задать сакраментальный вопрос о самочувствии, но остановил себя. Только за завтраком он смог сказать Ирине о том, что, возможно, ему придется вновь исчезнуть и неизвестно на какой срок. Ирина восприняла это спокойно, вернее, сумела искусно сделать вид, что услышанное ее мало волнует.
– Не к любовнице же ты подашься, зачем мне волноваться?
– Может, Ирина, тебе уехать куда-нибудь в Швейцарию или Финляндию – туда, где ты сможешь спокойно родить? Подумай над этим. Немедленного ответа не требую.
– Глеб, отними от девяти месяцев семь недель.
– Я предлагаю тебе уехать не потому, что мне надоело тебя видеть, скорее, наоборот.
Ирина прикусила нижнюю губу.
– Нет, Глеб, я никуда не уеду. Я буду рожать ребенка здесь, хотя до родов надо еще дожить. И роды – не самое сложное.
– Ты говорила, семь-восемь недель?
– Да, пусть будет восемь.
– Это два месяца.
– Ты, Глеб, хорошо считаешь, – улыбнулась Ирина.
– Осталось, значит, семь месяцев? – сказал Глеб.
– Да, семь, если, конечно, все сложится хорошо. Не люблю загадывать наперед.
– А что может… – насторожился Глеб.
– Всякое случается… – Надеюсь, не всякое, а только хорошее, – не вполне уверенно произнес Сиверов и взглянул на тонкий профиль Ирины.
– Думаю, особых поводов к волнению нет.