Слезы Феникса. Книга 2. Надежда
Шрифт:
Послушав этот не совсем ясный разговор, Ромунд отвернулся и выглянул в ближайшее окно. Здесь, за стенами, жуткий страх слегка отпустил и пыльная улица казалась вполне обычной. Пустынной и просто заброшенной улицей. Ромунд слегка улыбнулся своим страхам. Гвоздь был прав: весь страх нагнало их собственное воспалённое последними событиями сознание. Скорее всего, какие-нибудь твари, вроде цианосов или ненормальных тропосов, решили поживиться чем-нибудь в заброшенной человеческой деревне, устроив сначала засаду на зашедшего слишком далеко вояку, а затем на засветившийся отряд. Удовлетворившись сим объяснением, юноша хотел с улыбкой выйти из дома и хорошенько плюнуть на один из темных домов, подтвердив своё презрение, как на перпендикулярной главной дороге улице показался человек. У юного мага перехватило дыхание. Человек улыбаясь, направлялся к дому, где находился отряд! Ужас встряхнул Ромунда снова, когда он заметил, что у гостя распорото брюхо и нет полруки, а сам он не кто иной, как Белка!
Сидевший рядом Стрелка кинул рассеянный взгляд в окно, и, как только заметил происходящее, его глаза расширились от удивления, и он, не мешкая, вскочил на ноги и бросился к появившемуся из ниоткуда брату.
– Белка! Ты ли? – крикнул он, выпрыгивая из дома.
Всё происходило слишком быстро. Ромунд не успел остановить Стрелку, схватить за руку, удержать. Он видел, как силуэт Белки начал ненормально быстро уносится обратно, в ту сторону, откуда пришёл. Стрелка рванул туда, окликая брата.
– Стой! – вырвался глухой стон из груди Ромунда, но было поздно.
К тому времени, когда бойцы выскочил наружу, Стрелка исчез из виду. Бочок с секирой наперевес хотел побежать следом, как с той стороны, где исчез второй брат, донеслись страшные вопли, будто кого-то рвали на части, а затем всё стихло. Начавший движение Бочонок застыл на месте.
– Что же убивает нас, чёрт подери? – зарычал Медведь, до боли в костяшках сжав Моргенштерн. – Дикие племена, да?
И тут деревня наполнилась нечеловеческими криками и леденящим душу воем. Казалось, стонет сама земля! Ромунд заткнул уши и упал на землю. Тысячи голосов наполнили голову. Кровь хлынула из носа. Он еле оторвал взгляд от земли и увидел, что со всех концов к ним рвались тысячи теней. Из домов выползали какие-то твари с крыльями и острыми зубами. Плелись самые настоящие зомби! Их шли убивать!
– Маги, огня! – заорал Гвоздь, и Ромунд с Альмой, забыв о страхе и дикой боли в висках, приступили к делу.
Слова заклятий срывались с их губ быстрее молний. Гром взрывов Большого огня и огненных шаров заглушил вопли и стоны злых духов. Теперь здесь властвовал огонь! Он рвал на части разрушенные дома, рвал на куски летящих тварей. Всю округу заполнило пламя, лившееся от щедрой магии двух чародеев отряда. Не чувствуя усталости, они изничтожали всё, что хоть как-то источало опасность!
– Бежим к сопкам! – прокричал Гвоздь, и оставшиеся в живых бойцы поспешили исполнить приказ.
Ромунд и Альма забрасывали заклинаниями дома на пути, превратив всю деревню в пылающий котёл. Однако их никто не тронул. Бегом они добрались до сопок, не повстречав больше никого. К тому времени строения посёлка охватил огонь, безжалостно выжигая последние останки. Только когда отряд взобрался на холм, Гвоздь дал приказ остановится и сделать передышку. Жар, исходивший от горевшей деревни, обжигал даже здесь.
– Что ж это за дерьмо такое? – вытирая кровь, залившую лицо, пробормотал Бочонок. Кровотечение из носа у всех остановилось только сейчас.
– Ту сан’ай гра. – пробурчал по-эльфийски Мердзингер, держась за окровавленный бок. Видно что-то задело его.
– Что? – раздражённо спросил Медведь.
– Воронка. – ответила за него Альма, от чего Ромунд почувствовал, как жёсткий комок подкатил к горлу.
Они в ловушке.
***
Мерзкий смрад сочился из пор изувеченной земли, стелясь едким жёлтым туманом по каменным равнинам, залегая в оврагах и отступая лишь перед острыми холмами, в беззвучной злобе окружая безмятежные вершины. Он был настолько непереносим, что, казалось, его всеуничтожающая сущность въедается в самый мозг! Под сенью злого неба, полного пепла и алого огня горящих вулканов, гниющий кусок мировой плоти источал самый настоящий яд.
Мерлон чувствовал, что нечто хотело убить его плоть, но в отчаянии разбиваясь об стену непреодолимых препятствий, отступало, чтобы накинуться каскадом различных сюрпризов, исходивших из каждого уголка непривлекательного для смертных места. Но не серные дожди, чьи разъедающие камни струи, ни потоки чистого огня, ни вихри пыли и грязи, ни толпы безумных зомби, не могут сдержать Мерлона на пути к заветной цели! Цели, которую он не знал, но стремился, ибо так говорили голоса. Ведь они обещали жизнь и дали её. Они обещают власть и ведут к ней! Но чем больше он прислушивался к ним, тем больше оставшейся частичкой сознания убеждался в своём окончательном помешательстве и смерти прежнего себя. Он сыпал в голоса проклятия, и они молчали. Они проклинали его, и он внимал им. Тупая тоска, боль. Где прежний Мерлон? Где беззаботная душа? Разве он хотел власти? Великих богатств?
Это Харон, приятель, здесь всегда тянет размышлять.
«Возможно и так! Какая от этого разница?» – отвечал иной голос.
Молчи, несчастный! Глупец! Что твои пустые размышления? Они принесли тебе жизнь? Нет! Её принесли Мы! И только Мы есть и альфа и омега, и только Мы знаем Истинный путь!
«Путь горя и страданий?»
Путь владычества и Истины!
Путь пропащих душ, – заключал про себя Мерлон, уже в сотый раз вычленяя этот диалог среди гомона тысяч голосов.
Куда он идёт? Точно неизвестно. Куда-то на восток, в самый центр Харона. На восток. через ядовитые туманы и серные дожди. По острой, как бритва, земле, изрубившей в жалкую требуху сапоги Мерлона, которому почему-то было всё равно. Нет гнева. Лишь безутешная тоска, рождавшая отчаяние. Порой ему хотелось забиться куда-нибудь в угол, и зарыдать, как ребёнок, но что-то грозное внутри распыляло огонь, заставляя ярость очнуться и поглотить его! Всё человеческое должно быть смыто!
– Зачем? – завопил как-то Мерлон и повалился на землю, скребя камни и расцарапывая руки в кровь. – Зачем?! – орал он, поднимая окровавленные ладони к грязному небу, чувствуя, как они заживают за доли секунды. – Почему? Почему мне не сказали, какова цена? – срываясь на рыдания, продолжал он кричать.
А помогло бы?
– Нет! Молчи! Молчи! – Мерлон вскочил на ноги, и ему почудилось, что перед ним возник его прообраз с надменно ухмыляющимся лицом. Такой же грязный и оборванный, только с чёрными, как смоль, глазами. – Молчи, поганая тварь!