Слишком близко
Шрифт:
— Ты посмотри, еще наглости хватило заявиться, — мама, как всегда, в своем репертуаре. Только сильно похудела, постарела. Даже посерела… Сильно сдала.
— Я, тот самый Максим Викторович Келер, который жаждет взыскать с вас некий долг, — заслонил меня спиной Максим от обвиняющих взглядов родни. Его четкий, уверенный голос чужеродно раздавался среди скромной квартиры родственников. Зато сразу из комнаты выглянули мой двоюродный брат и… Ленка, которая, увидев нас в прихожей, опешила.
— Лена, покажи ему! — обратилась
— Мама, не вмешивайся. Я сама разберусь! — отозвалась Ленка из тени в коридоре.
— Замечательно. Не будем вмешивать других, — холодно улыбнулся Максим. — Итак, я хочу видеть бумагу.
— Она у вас есть! — истерично заявила сестра.
Я хорошо знала ее. Если повышает голос, краснеет, значит, врет. Отчаянно врет.
— Покажи мне! — потребовала я.
— Ленка, тебе нечего скрывать, покажи, — присоединился дядя Андрей к просьбе.
Сестра еще пыталась увильнуть, но мама двинулась в комнату со словами:
— Нам скрывать нечего!
Ленка рванула за ней…
Послышалась ругань, спор, а затем в коридор вернулась мама с листами, которые и сунула Максиму в руки.
— Смотрите.
Я перестала дышать…
— А ничего, что у меня главный юрист сменился? — поднял глаза Максим на Ленку. Та лишь дернула плечом. — И подпись не его! И не моя…
Ленка на глазах бледнела. Максим же, как гончая, почувствовавшая добычу, давил сильнее, приводя доказательства, что бумага… липовая.
У меня кружилась голова, дрожали ноги. Сердце грохотало в висках. Чтобы не упасть, я прислонилась к стене.
Этого и следовало ожидать: Ленка решила опять схитрить и выцыганить у мамы единственную ценность нашей семьи — квартиру. А я, дура, подумала на Максима! Испортила свое счастье недоверием…
— Вере плохо! — охнула тетя Юля и кинулась за водой. Максим обернулся.
Ленка сделал рывок, чтобы вырвать у него листы, однако он держал их крепко.
— Я давно забыл про те неприятности, что вы доставили мне. Однако по-хорошему вы, Елена Леонидовна, не понимаете. То одну пакость провернете, то другую, марая мое доброе имя, — цедил Максим слова сквозь зубы. — Я этого без ответа не оставлю!
— Вам какое дело! — зло закричала сестра. — Живете в свое удовольствие, с жиру беситесь! Не суйте нос не в свое дело!
— Лена! — растерянно прошептала мама. — Это что же?!
— Как воспитали — то и получили, — изрек сухо Максим. — Как в сказке: одна дочь умница и красавица, другая уродливая, с черным, злым сердцем дрянь…
Тут Ленку прорвало.
Она закричала, обвиняя меня в эгоизме и жадности, в грехах, которых никогда не было. Обвиняла, что я сделала все, чтобы разрушить ее отношения со Стасом. Что я всегда гажу ей из зависти, потому что уродина…
Не в силах больше слушать, я открыла дверь и шагнула в коридор.
— Спасибо, Елена Леонидовна, за чистосердечное признание, — услышала за спиной голос Максима. Дверь
Во дворе ночь, а мы сидели на лавочке и молчали.
— Прости меня, пожалуйста, — все, на что хватило у меня сил. Я очень виновата. Сама бы в такой ситуации не смогла простить, но прошу Максима. А он гордый. Не простит!
— Проехали, — угрюмо отозвался он, закидывая голову к небу. — Но в следующий раз, что бы ни случилось, обещай: прежде чем делать выводы, спросишь у меня, иначе ничего хорошего у нас не выйдет.
— Обещаю… — поклялась я, со слезами на глазах бросилась Максиму на шею и крепко обняла, боясь, что его прощение мне только показалось.
= 34 =
Я плакала, чувствуя себя снова, как прежде, преданной. Мама это делала не раз, не два, но в этот раз наступил предел.
В груди горела обида, давила, слезы застилали глаза, и я не могла успокоиться. Обняла Максима за шею, прижалась к плечу и только его тепло не позволяло мне не перейти на вой.
Он вздыхал, гладил меня, перебирал пряди, позволяя выговориться, и ни разу не попрекнул, хотя еще недавно был сильно расстроен моим недоверием.
Впервые, как на духу, я рассказала, что мучило меня всю жизнь: что я старшая и нелюбимая дочь;, как всегда хотела, чтобы мама мной гордилась; пыталась прыгнуть выше головы, порадовать близких, а в ответ холод и предательства.
Максим молчал, а потом одной фразой перевернула мой мир, мою жизнь с ног на голову.
— Верунь, я буду твоей семьей, — сказал просто, без пафоса, с нежностью заглядывая в глаза. — Все у нас будет хорошо.
Я вытерла глаза, проморгалась и вдруг улыбнулась, поверив ему без сомнений.
— Будет! — кивнула. Максим обнял меня крепча, шепча нежности, а потом повез домой.
Еще утром я думала, что мой дом в одинокой пустующей квартире, однако теперь что-то изменилось в моем отношении к Максу, в нем самом, в нас, и домом стало другое место.
Через несколько дней я смирилась с мыслью, что отныне у меня нет родных. Но видимо, моя грусть читалась в глазах. Максим не выдержал.
— Верунь, — усадив меня на колени, завел речь. — Позволь мне помочь тебе?
— Макс, ты и так помогаешь мне. Знаешь как? — улыбнулась, наклонилась и чмокнула его в нос.
— Ты грустишь, и я грущу тоже, хотя большой мальчик тридцати с лишним годиков.
— Не грусти, мой хороший мальчик, — провела рукой по его короткой шевелюре. Он улыбнулся в ответ, однако определенно что-то задумал. Смотрит серьезно, и я чувствую его решимость. — Я справлюсь. Обещаю.
— Родные, какие бы они ни были — навсегда. Как ни беги от них — найдут и снова причинят боль. А я не из тех, кто позволит мучить мою любимую женщину. Вер, позволь мне разрубить этот гордиев узел?