Сломанная подкова
Шрифт:
Дело осложнялось. Бекан знал характер Хабибы. А тут времени в обрез. Табун ждет. Немцы в двадцати километрах.
— Не шуми, сестра. Свидетели нам не нужны.— Бекан хотел поближе подойти, но лошади, не привыкшие к женщинам, упирались.— Послушай меня. Я тебе все расскажу. Ты — мать, ты ей не желаешь зла. Я тоже. Сама знаешь почему. За жизнь Апчары я в ответе перед памятью Темиркана, как и ты. Дай бог, чтобы она зажигала огонь в моем очаге, и ты, и я этого хотим. Мой дом в развалинах. Не беда. Лишь бы голова цела была — шапка найдется. Построю я дом. Еще лучше и красивей. Построю на радость потомству. На удачу, на счастье мы бережем подкову, прикованную
— Нашел коногона! Девушка она...
— Нашел. Я не меньше думаю о ней. Пусть поедет со мной. Фронт поломался. Немец воду пьет уже из Баксана. Враг у порога. Разреши взять мне ее к соседям. Головой отвечаю я. Разреши. Мало ли что будет. Девушка видная. Придут немцы... Иначе обернется дело — вернемся. Клянусь, тотчас вернемся. Сдадим лошадей по акту и назад...
— Как же я одна буду? — Хабиба уже колебалась.
— Почему одна? Рядом Данизат. За ночь я ее переселил в сарай. Пока пусть там. Она совсем одна. А у тебя сноха, внучка. Тебе ли сетовать на одиночество? А мне Апчара будет помогать в дороге. Ты думаешь, я ее заставлю гнать люшадей? Это я сам. Просто попутчица. Все-таки стар я. Дорога опасная. Где-нибудь на перевале вдруг почувствую себя плохо... Разреши, сестра.
Хабиба сдалась.
Апчара сидела в седле, как женщина, свесив обе ноги в одну сторону. Это пока Хабиба смотрит, а вообще-то Апчара знает, как нужно сидеть в седле, недаром она положила в узелок вместе с другими вещами брюки Альбияна.
Ирина радовалась за Апчару. На седельщика она надеялась, уважала его. Это уважение началось давно, в первые дни ее жизни на новом месте. Хабиба огорчилась, когда сын привез в дом москвичку. Как разговаривать, как объясняться с ней? Будешь ее ругать, а она все равно ничего не понимает. Кроме того, по обычаю, сноха главная женщина в доме. На ее плечах держится все хозяйство. Хабиба должна переложить на сноху все дела и заботы, а сама уйти на покой. Теперь ее дело быть плакальщицей на похоронах, молиться пять раз в день да обогащать сноху своими советами. Но как же ей посоветуешь, не зная языка? Хабиба плакала от досады, и однажды седельщик нашел для нее слова утешения.
— Ты глупа, сестра,— сказал он. Такой снохе цены нет. Я бы от радости три раза кинул свою папаху в небо, если б мой Чока привел в дом такую жену, как твоя Ирина. Ты понимаешь, что такое москвичка? На старости лет иметь под своей крышей москвичку — мечта! Была бы Ирина здесь, когда покойного Темиркана донимали наветами! Ой-ой-ой! Обидчиков заставили бы воду пить через нос. Москвичка! Кто ее соседи там в Москве? Не знаешь? То-то. Сталин, Калинин, Буденный. И Ворошилов живет недалеко от ее дома. В Москве друг друга знают, как мы в ауле, сколько волос на чьей голове. Допустим, навалятся на тебя обидчики или сама захочешь жалобу подать. Скажешь Ирине — и все. Сноха напишет, дескать, так и так, обижают мою свекровь. А при необходимости махнет прямо в Москву, да и к своим соседям. Глядишь, твой обидчик уронил папаху в лужу. Потом приходит сам: Хабиба, извини. Не знал, что у тебя сноха — москвичка. А ты горюешь: сноха...
Между тем Апчара и Бекан скрылись за поворотом. 3 то, чего не смогли сделать ни Днепр, ни Дон, ни Кубань,— он остановил врага. Немцам не удалось форсировать с ходу эту реку, а мост был взорван.
Простояла неделя тишины, и в ауле Машуко
— Что коров гнать на выпас, что вас на молитву — все одинаково,— добавил Мисост.— Но только убитых бомбами не буду сам обмывать. Поручите эту черную работу Сентралю.
Так и сделали.
Аул жил непривычной жизнью. Собрались старики, обсудили, что же делать дальше. Но их организаторских и административных способностей хватило только на то, чтобы пустить мельницу. Долго спорили притом, куда девать гарцевый сбор. Мельница-то как-никак колхозная. Решили складывать гарцевый сбор отдельно, как пособие пострадавшим от бомбежки. Установили на мельнице поочередное дежурство. Но на самом деле старики дежурили все вместе, никто не хотел уходить домой. Образовали мельничный совет, который фактически оказался чем-то вроде сельского совета — единственной реальной властью в ауле.
У Хабибы в саду расположились артиллеристы-зенитчики. Установили орудия. Изрыли весь сад. Бесцеремонно обрубали ветви у яблонь и груш, чтобы не мешались. Хабиба не ругалась с зенитчиками: остались бы целыми стволы — ветви вырастут.
Даночка первая проторила дорожку к зенитчикам. Ей все позволено. Бегает от орудия к орудию, мешается, лепечет, а между тем каждый боец старается заслужить ее внимание. Артиллеристы хохочут, слушая забавный лепет трехлетней малышки.
Даночка пела бойцам военные песенки. Бойцы спрашивали у нее:
— А где твой папа?
— Пошел убивать гитлеров.
Постепенно Хабиба тоже нашла дорогу к сердцам артиллеристов. Она приносила им сваренные в котле нежно-восковые кукурузные початки. Бойцы ели кукурузу, а Хабиба глядела на них, прислонясь к дереву.
В каждом видела она своего Альбияна. Может, и его кормит вот так же чья-нибудь мать.
Бойцы, видя, как старая женщина стоит около дерева приглашали ее присесть с ними, но она отказывалась на ломаном языке:
— Кушай, кушай, наша син. На здоров кушай.
Что-то материнское чувствовала Хабиба в себе к
этим бойцам. Не потому ли еще, что они артиллеристы, как и ее Альбиян, носят точно такие же петлицы с двумя перекрещенными пушками?
Во время налетов Хабиба убегала в глубину сада и пряталась в арык. С ней вместе мчался по тропинке и пес Мишкарон. Он тоже научился прятаться от бомб. Вода арыка и его высокие берега защищали их. Хабиба сидела в воде по пояс, а у пса торчала над водой только одна голова. Но, конечно, Хабиба нажила насморк.
Артиллеристы немало потешались в душе над убежищем Хабибы и однажды вырыли для нее щель. Узкая, продолговатая яма напоминала могилу, Хабиба ни за что не хотела в нее залезать, боясь, что ее похоронит заживо. Но снова загудели самолеты, а купанье в арыке не самое большое удовольствие, и Хабиба смирилась. Сначала она по привычке бросилась было к арыку, но свернула и юркнула в щель. Мишкарон недоуменно оглянулся и помчался на свое старое место.
Едва не получилось то самое, чего боялась Хабиба. Крупная бомба ухнула поблизости, и стенки щели сдвинулись, стиснули бедную женщину. Выдохнуть-то она выдохнула, а вдохнуть уже не могла. В глазах стало темнеть, и крикнуть не может. В этот самый миг бойцы вытащили ее на свет божий, хотя бомбежка еще не кончилась. Этот случай еще больше сблизил ее с артиллеристами.