Слон императора
Шрифт:
– Как ты угадываешь, куда поворачивать руль? – спросил я, стараясь не выдать своей тревоги. Озрик и Вало сидели под палубой и караулили наши седельные сумки с серебром. Мы заранее договорились, что кому-то из нас нужно будет постоянно бодрствовать.
– А уши мне на что? – пробурчал Редвальд.
Я слышал только, как поскрипывал деревянный корпус судна да негромко хлюпала вода под бортами. Где-то вдали пронзительно и хрипло прокричала цапля, а через несколько мгновений она пронеслась над нами, как еле различимая, мерно взмахивавшая крыльями тень.
Редвальд,
– А если еще и туман ночью опустится?
Корабельщик негромко рыгнул, обдав меня затхлыми парами эля:
– Не бойся, Зигвульф. Я всю жизнь плаваю по этой реке. Назубок знаю ее нрав, все изгибы, мели и омуты. Мы благополучно выйдем в море.
Он отдал негромкий приказ кормчему, и я почувствовал, как палуба под моими ногами чуть заметно дрогнула, повинуясь движению румпеля. Увидеть же воочию, насколько когг изменил курс, было невозможно: слишком темно.
И с кормчим, и со мной Редвальд говорил по-фризски. После того как началось плавание, он держался не так настороженно и не грубил. Я счел, что наступил подходящий момент для того, чтобы разговорить его.
– И сколько же раз ты плавал в Каупанг? – поинтересовался я.
Капитан на мгновение задумался:
– Раз пятнадцать или шестнадцать.
– И всегда спокойно?
– Раз-другой пираты нападали, но удавалось или отбиться, или удрать от них.
– А если непогода?
– С хорошим балластом непогода моему кораблю не страшна. – Моряк произнес это очень уверенно, однако тут же сплюнул в сторону – любой крестьянин из самой дальней глуши знает, что именно так следует просить о хорошей погоде, – что несколько снизило убедительность его слов.
– Балласт? – пробормотал я, не имея понятия о том, что значит это слово.
Редвальд стоял совсем рядом со мной, и я увидел, с какой нежностью он положил руку на деревянное перильце борта.
– Это тяжесть, которую укладывают на самое дно корабля, чтобы его не перевернуло волной, – объяснил он. – Под всем этим вином лежат еще жернова для ручных мельниц весом этак на пару тонн.
Он снова рыгнул и продолжил:
– Одному богу известно, почему нортландцы не умеют делать хороших жерновов. Их жены предпочитают камни, которые мы возим из Айфеля. Так уж мир устроен: для женщин, которые трудятся, не разгибая спины, – камни, чтобы они могли молоть муку, пока их мужчины будут хлебать вино.
Я всматривался в лежавшую впереди тьму. Время от времени на воде возникали белые пятна и, метнувшись в сторону перед самым носом, исчезали во мраке – это были спавшие на воде чайки. Я сразу вспомнил, в какой восторг пришел Вало, увидев чаек, пролетевших над рекой с моря. Он ведь жил в лесу и никогда прежде не видел таких птиц. Парень спросил меня, не этих ли птиц мы должны привезти королю, и Редвальд, услышав это, расхохотался.
Мои мысли перебил голос хозяина корабля:
– У сарацина, твоего компаньона, наверняка должны быть знакомые в Каупанге.
Корабельщик оказался наблюдательным и сообразительным: он сразу распознал в Озрике сарацина. Впрочем, кто-нибудь мог и сообщить ему об этом.
– Насколько
– Значит, будет у него шанс повидаться с соплеменниками. Сарацинские купцы забираются чуть ли не так же далеко, как и мы, фризы. И в Каупанге каждый год бывает по несколько человек. Покупают в основном рабов и меха и расплачиваются серебряной монетой. – Тут капитан сделал выразительную паузу, которая снова насторожила меня. – Так что будет полезно иметь с собой кого-нибудь, кто сможет распознать подделку.
– Уверен, что Озрик сможет при необходимости помочь тебе, – осторожно сказал я.
– Нортландцы не любят монет, – заметил моряк и снова сделал небольшую паузу. – Они считают, что толковый чеканщик может подмешать в металл всякой ерунды так, что никто этого и не заметит. Эти люди предпочитают доверять кускам разломанных серебряных украшений.
– А как насчет золота?
– Этого там почти не водится. Разве что изредка попадется византийский солид. Золото должно быть с драгоценными камнями – его рубят топором.
– Ты, похоже, разбираешься в золоте и серебре не хуже, чем водишь корабль в непроглядном мраке, – проговорил я, желая немного польстить ему. Но ответ капитана изумил меня:
– Так ведь, когда занимаешься меняльным промыслом, всегда получаешь большой доход.
Пришла моя очередь сменить тему:
– Еще в Дорестаде ты сказал, что мог бы и сам догадаться, что я могу знать саксонский.
Редвальд хохотнул:
– Имя Зигвульф редко встретишь у франков. А у нортландцев и саксов – куда как чаще. И что же привело тебя ко двору короля Карла?
Он задал этот вопрос как бы между делом, но мне снова показалось, что за этим кроется нечто большее, чем простое любопытство.
– Это случилось не по моей воле. Меня отправил туда Оффа Мерсийский, чтобы я не путался у него под ногами, – рассказал я. На такой прямой и честный ответ мой собеседник наверняка должен был отреагировать. Так и вышло.
Редвальд глубоко, с громким звуком, втянул в себя воздух:
– Оффа – злопамятный и вредный поганец. Я частенько торгую в его портах и очень не хотел бы, чтобы все узнали, что у меня был пассажир из тех, кого он не любит. Это может сильно повредить моим делам.
– Тогда позаботься о том, чтобы в Каупанге я не привлек внимания никого из тех, кто мог бы сообщить Оффе, что я прибыл туда с тобой, – поспешно ответил я. Не такая уж надежная защита на будущее, но все же лучше, чем ничего!
– Так я и сделаю, – напрямик ответил Редвальд.
Говорить, в общем-то, больше было не о чем, так что я повернулся и поковылял по палубе, очень осторожно передвигая ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь петлю или еще что-нибудь из бесчисленного множества почти невидимых во тьме препятствий. Когда я добрался до лестницы, ведущей в трюм, где Озрик и Вало приготовили среди кип и коробок товара место, чтобы спать, за спиной у меня прозвучал в темноте голос Редвальда: