Слон императора
Шрифт:
В моем сознании само собой всплыло название этого чудовища. Лесник, с которым разговаривал Вульфард, называл его туром и первобытным быком – лучшее название для пережитка древних эпох, когда по лесам бродили самые разнообразные громадные твари. Я же никак не предвидел того, что монстр, по праву носящий такое имя, может и на самом деле предъявить права на свои исконные владения.
Зверюга снова звучно фыркнула – еще громче, еще агрессивнее, чем прежде, и с еще сильнее выраженным вызовом. Животное чувствовало наше присутствие. Мы были для него непрошеными и нежелательными гостями, а тщательно выбранное нами место для ловушки оказалось совершенно неверным. Мы рассчитывали, что тур подойдет с противоположной стороны поляны, с наветренного для нас направления. Но зверь зашел к нам сзади, почуял наше присутствие и теперь решил выяснить все досконально. Так что в ловушку попали мы.
Тур сердито дернул головой, вскинув в воздух огромный ком пенящейся слюны.
Внутри меня все похолодело. Я настолько испугался, что не был уверен, что у меня хватит сил подняться на ноги. В этот миг я полностью утратил соображение и даже подумал было, что, если я буду лежать неподвижно, ужасный зверь не заметит меня.
Но тут бык снова мотнул головой из стороны в сторону, демонстрируя в качестве очередного предупреждения огромные рога, и я увидел его глаза, разглядел бешеный, обжигающий взгляд, белую кайму вокруг темной поблескивающей середины. Нет, рассчитывать на то, что чудовище оставит нас в покое, решительно не приходилось.
Я находился так близко от него, что видел, как пузырилась влага в трепещущих ноздрях тупого черного рыла жуткого зверя. Тур снова яростно фыркнул и еще раз угрожающе повел рогатой головой, а потом топнул ногой. Его копыто оставило в мягкой земле глубокую борозду, после чего чудовище опустило голову, изготовившись к нападению.
В этот миг Вульфард спас мою жизнь. Он был или очень смел, или очень глуп.
– Зигвульф, не шевелись! – хрипло выкрикнул он и вскочил на ноги, успев подхватить с земли шляпу. Обернувшись к туру, мой спаситель махнул перед ним шляпой и пару раз подпрыгнул, проорав что-то нечленораздельное. Затем он развернулся на месте и со всех ног кинулся к ловчей яме.
Я и подумать не мог, что громадное животное способно двигаться так быстро. В первое мгновение тур застыл было на месте, а в следующее уже подобрал могучий круп и ринулся вперед, низко опустив голову: его ножищи мелькали, сливаясь в одно пятно. От топота копыт земля подо мною задрожала, а затем животное, обдав меня затхлым духом, промчалось мимо того места, где я лежал, оцепенев от ужаса. Мое сердце успело стукнуть лишь раз, а тур уже нагонял Вульфарда, пытавшегося спастись от его смертоносных рогов.
Егерь выбежал на поляну. Здесь, на открытом месте, ему было совершенно негде укрыться. И все же он сохранял хладнокровие. Когда до края ямы оставалось не более трех шагов, он мельком оглянулся через плечо и в самый последний миг метнулся в сторону. Тур в своем оголтелом разбеге не смог резко остановиться или свернуть и промчался мимо.
Как только громадное животное наступило на плетенку, покрытую тонким слоем дерна, она провалилась под тяжестью огромной туши. Обломки веток и комья земли разлетелись по сторонам, а взревевший от ярости гигантский зверь оказался в яме.
Возможно, Вульфард не точно учел местонахождение ловушки или недооценил длину рогов быка. Когда тур падал, егерь покачнулся и замешкался на краю ямы. С невероятным для столь гигантского существа проворством чудовище еще на лету извернулось, и острие его правого рога пронзило куртку егеря чуть ниже подмышки. Вульфард, замерший было на краю ямы, рухнул вниз, к разъяренному зверю.
Еще не придя в себя, я неуверенно поднялся, подбежал на дрожащих от пережитого страха ногах к яме и, остановившись на краю, осторожно заглянул вниз. Вульфарда уже ничто не могло спасти. Он провалился между стенкой ямы и боком тура и умудрился подняться на ноги за его могучим крупом. Но вне досягаемости рогов он пробыл лишь короткое мгновение: разъяренный монстр непостижимым образом повернулся, и я увидел, как он вонзил рог прямо в грудь охотника. Рог проткнул Вульфарда насквозь, как вертел – приготовленного для жарки поросенка, и острие вышло у него из спины. Яростно махнув головой, тур подбросил несчастного высоко в воздух. Тело егеря перевернулось и снова рухнуло в яму. Огромный бык подхватил его на оба рога и подбросил еще раз. За эти мгновения он так страшно изувечил несчастного егеря, что мне оставалось лишь молиться, чтобы тот поскорее встретил смерть. Тур же снова и снова подхватывал рогами свою жертву и подкидывал ее вверх. Повторив эти безумные смертоносные выпады несколько раз, чудовище позволило тому, что только что было человеком, рухнуть в грязь на дно ловчей ямы. Затем, к моему ужасу, бык попятился, насколько позволяла теснота в яме, опустил голову и снова проткнул мертвое тело рогами. Подняв останки Вульфарда как некий ужасный трофей, лесной великан принялся мотать головой из стороны в сторону, словно терьер, расправляющийся с пойманной крысой. Терьер при этом рычал бы от ярости, тур же оглушительно ревел в гневе и отчаянии.
Лишь когда изуродованное тело Вульфарда превратилось в кровавое месиво, тур, наконец, уронил свою жертву в истоптанную грязь, и его яростный рев стал мало-помалу стихать. Я видел сверху, как раздувались и опадали бока животного. Затем зверь поднял огромную голову и устремил на меня безумный, ненавидящий взгляд окаймленных белым глаз.
Какое-то время я ничего не соображал, а потом осознал, что на противоположной стороне ямы стоит Вало. Он тоже наблюдал сверху за ужасной смертью отца. По его лицу бежали слезы, и он трясся всем телом. На мгновение я испугался, что Вало сейчас прыгнет в яму, чтобы достать останки отца или попытаться отомстить его убийце. Но он не сделал ничего подобного, и лишь когда рев быка наконец смолк, запрокинул голову и сам испустил ужасный, прерываемый рыданиями боли и отчаяния вой, далеко разнесшийся по округе.
Глава 2
В королевскую канцелярию меня вызвали тремя неделями раньше. Едва в куполе Ахенской базилики успел зазвонить колокол, созывавший на вечернюю службу, как в мою дверь постучал встревоженный с виду молодой писец с кроличьими зубами. Он мямлил, запинался и смотрел в землю, а не на меня, потому что я не успел надеть повязку, которую обычно ношу, оказываясь на людях. И франки, и мои соплеменники-саксы верят, что глаза разного цвета у человека – это личная метка самого повелителя зла. У меня же один глаз голубой, а другой – зеленовато-карий. Это небольшое отличие от других людей спасло мне жизнь, когда, в бытность мою подростком, король Уэссекса Оффа захватил крохотное королевство, принадлежавшее моему роду. Моих отца и братьев Оффа убил, но мне сохранил жизнь, опасаясь навлечь на себя несчастье этим убийством. Вместо этого он выслал меня из своей страны ко двору короля франков, самого могущественного из правителей Европы, чьи владения сегодня простираются от побережья Атлантики до темных лесов за Рейном. Мое изгнание было обставлено суровыми условиями. Оффа рассчитывал на то, что я испытаю все тяготы и печали положения winelas guma, как у нас называют человека без друзей, являющегося добычей для каждого, кто пожелает причинить ему любой вред или, допустим, заставить работать на себя. Но, как ни удивительно, я не только уцелел, но и преуспел. За службу во время Испанского похода я был вознагражден ежегодным денежным содержанием и получил в дар домик на краю королевского квартала.
Юный гонец, топтавшийся у порога, дал мне также понять, что не хотел бы входить в дом. Причиной этому, решил я, служил всем известный факт, что я делил свое жилье с чужеземцем довольно зловещего облика. Благодаря смуглой сарацинской коже, ироничным манерам и хромой искривленной ноге Озрик внушал опасение правительственным канцеляристам и служил для них постоянным предметом застольных сплетен. Когда-то этот человек был рабом: мой отец купил его, когда я только-только появился на свет. Теперь же он был моим другом и доверенным компаньоном.
Я вернулся в дом, надел на глаз неизменную повязку и взял тяжелый плащ, достававший мне до самых щиколоток. В этот поздний час жаровни в канцеляриях наверняка должны были догореть и погаснуть, а ее помещения славились сквозняками. Затем я отправился вслед за гонцом по дорожкам, крест-накрест пересекавшим королевский квартал Ахена. Идти в сумерках приходилось с опаской, так как повсюду кипела непрерывная стройка. Тут и там без особого порядка были навалены кучи песка, кирпичей и тесаного камня. Каждый вечер возникали временные мастерские и склады, вынуждая прохожих искать обход. Знакомая дорожка вдруг оказывалась перегорожена лесами или барьером перед свежевырытой канавой под фундамент для нового здания. Все время, сколько я знал Карла, король энергично подгонял здесь, на севере, строительство своей новой столицы и не стоял за расходами, стремясь сделать так, чтобы его обиталище стало не хуже Рима. Уже были закончены сокровищница, суд и казармы гарнизона. А вот высоченный зал совета, рассчитанный на места для четырехсот человек, все еще являл собой пустую коробку, да и самое любимое детище Карла – королевская капелла еще не была готова для торжественного освящения. Для нее были заготовлены колокола, мраморные колонны и рельефная бронзовая двустворчатая дверь, отлитая здесь же и изрядно обогатившая владельца литейной мастерской. Но до завершения капеллы было пока далеко: целой армии ремесленников предстояло трудиться еще не один месяц, чтобы вмуровать в цемент яркие мозаики, которые должны были потрясать молящихся.