Слово арата
Шрифт:
Явно готовился нешуточный той.
— Что здесь происходит? Для чего это режут столько скота? — спросил я у стоявшего возле домика арата.
Он оглядел меня с ног до головы, усмехнулся:
— Новичок? Не понимаешь? Этих волов отобрали у баев, чтобы кормить участников собрания. Разговор будет большой, дней на десять. А есть надо… А что много режут — не наша забота. Сверху разрешили. Скоро мясо сварится. Приходи, дружок, поешь. Видно тебе нелегко достается еда…
Арат скрылся в толпе. Ничего не понимая,
В небеленой комнате — запустение: стекла разбиты, пол усеян окурками, рваной бумагой, горелыми спичками… Там сидели Санча и еще двое. Я поздоровался, спросил, кто секретарь.
— Вот он, Донгурак-тарга, — Санча показал на соседа.
Я достал удостоверение и протянул Донгураку. Он торопливо, как лама, читающий судур, зашевелил губами, вертя мой мандат и так и этак, затем вернул его мне.
— Зачем бумага? И так вижу.
— Когда собрание, тарга?
— Мало еще народу. Всего лишь человек триста пятьдесят. Вот приедут все, кому положено, — тогда и начнем.
Донгурак достал из-за пазухи кисет с колокольчиком, из-за голенища — трубку.
— Какая повестка собрания? Кто делает доклад? — спросил я.
Санча угрюмо глянул в мою сторону. В его взгляде можно было прочитать ревнивую злобу: «И чего расспрашиваешь, когда я уже здесь и все узнал?» Донгурак перехватил этот взгляд, ответил сквозь зубы:
— Зачем повестка, какой доклад?! Народ соберется на лугу, я открою собрание — и все. А потом пусть говорит, кто хочет. Тут ничего нет сложного.
Санча кивнул в знак согласия.
В это время пришел Богданов. Он посоветовал послать людей по аалам и собрать всех, кто еще не подъехал.
— Ждать будем — день потеряем.
Невозмутимость Богданова, как я заметил, поразительно действовала на высокомерного и вспыльчивого Санча. Он не только не возразил, но с жаром стал уговаривать Донгурака поторопиться с началом собрания.
…К полудню подъехали араты из самых дальних аалов.
— Будем начинать! — решил Донгурак.
Он и его помощники кричали наперебой, махали руками, подталкивая нерасторопных.
— Ближе, ближе друг к другу!
— Тесней! Места не хватит!
Солнце стояло над головой. Было жарко. Мы с Богдановым уселись в кругу, среди аратов.
Позади я услышал:
— Проклятые собрания! Хлеба созрели, самое время жать. К зимовке надо готовиться. Дел по горло, а тут…
— И не говори, старина! Я хотел остаться, да не вышло. Сказали, надо обязательно быть…
На середину круга вышел Донгурак. На нем был шелковый красный халат, перехваченный желтым поясом с серебряной цепочкой, и идики на толстой подошве.
В кругу зашумели. Кое-кто вскочил, чтобы лучше его разглядеть.
Донгурак откашлялся, заговорил высоким женским голосом:
— Дорогие граждане! По поручению Улуг-Хемского хошунного комитета
Никто не проронил ни слова. Должно быть, все уже привыкли к тому, что Донгурак командовал на собраниях.
— Товарищи-граждане! — взвился еще выше голос секретаря. — Идет девятый год нашей революции. Но за это время все еще не полностью утвердились права аратов. Баи все еще держат скот в своих руках. Батраки работают на них бесплатно. Ламы читают свои священные книги, шаманы камлают и гремят бубнами. Можем ли мы дальше это терпеть? Нет! А еще у нас, товарищи-граждане, остались проклятые пережитки темного прошлого. Еще многие из вас имеют косы! Позор, товарищи-граждане!
Секретарь распалился и, срывая голос, выкрикнул:
— Не нужны косы! Эй, Лопсан, где ты? Давай ножницы. Режь мне косу — остаток темного прошлого!
Из толпы вышел плечистый пожилой мужчина.
Донгурак расставил ноги пошире, раскланялся во все стороны, будто его собирались казнить, нагнулся, упер руки в колени, закинул за спину косичку-кежеге, перевитую ленточкой, конец которой только что украшал его грудь.
— Режь, Лопсан! Скорее режь!
Лопсан медленно подошел к склонившему голову секретарю, приподнял толстыми пальцами жиденькую косицу и одним взмахом ножниц отхватил ее. Он подержал кежеге тремя пальцами, как держат за хвост пойманного суслика, встряхнул и бросил в круг.
По лугу прошелестел встревоженный шепот. И сразу же стало тихо-тихо.
Презрительно взглянув на отрезанную косу, Донгурак прокричал:
— Все видели?! Я в борьбе с классовыми пережитками участвую не на словах, а на деле. Подаю вам пример. Кто ему последует?
Тишина уплотнилась. Круг сомкнулся еще теснее. У многих побледнели лица. Мой сосед — пожилой арат — выглядел таким несчастным, будто ему должны были снести голову. Мы переглянулись с Богдановым. Он только пожал плечами.
— Лопсан! Частып! Баян-Далай! Что же вы? Чего ждете? Ну!
На зов Донгурака поднялось с десяток молодцов. Подобрали полы халатов. Засучили рукава. Кинулись по кругу искать мужчин с косицами. Чик-чик под самый корень! Только ножницы щелкали.
Люди хватали себя за головы, ощупывая место, где только что росли с детства лелеемые кежеге.
Кое-кому удавалось вырвать отхваченную косицу и спрятать ее за пазухой. Были и такие, что, лишившись извечного мужского украшения, отхватывали кежеге своим соседям охотничьими ножами. Вот, мол, не мне одному позориться!.. С аратов лил пот. Подавленные, ошарашенные стремительностью происшедшего, они молча, с каким-то ожесточением курили, окутываясь клубами дыма.