Слово атамана Арапова
Шрифт:
– Слышь, Антип, кыргыз сказыват, што их батько султан в поход собиратся…
– Нам до того нет дела, – ухмыльнулся тот и обратился к пленнику: – Пущай твой султан каянный хоть в ад ступат, я его и тама сыщу. Щас ты мне об полонных его обскажи, о бабах особливо.
Возница задрожал, увидев, как Егор медленно вытягивает из-за голенища плеть.
– Нет… невольников в стане нет! Султан Танбал к походу готовится и всех полонян отослал в Хиву.
– И баб? – нахмурился Егорка.
Ничего не ответив, пленник кивнул и закрыл глаза, готовясь к смерти.
– Кады? –
– Оглох, што ль, антихрист, кады полонян в Хиву увели? – Егорка замахнулся плетью и отянул ею пленника вдоль спины. – Ну?
– Уж много дней прошло. – Возница зажмурился, ожидая очередного удара. – Очень много. Они уж в Хиве, поди!
Как безумный, кинулся Антип в лесок. Глаза его горели, в висках стучало, а на сердце, казалось, лежал огромный, как гора, камень. Он готов был тут же броситься в пропасть, окажись она перед ним. Рядом, в листве березы, залился соловей, но Антип даже не слышал его жизнерадостного пения. Вне себя он упал на землю. Попытался собраться с мыслями. Тщетно. Перед глазами поплыли круги, горло перехватило, голова разрывалась на части. Он прижался лбом к прохладной земле. Напрасно.
– Матрена! Где ж ты теперя, душа горемычная?
Вскочив, он ударил кулаком в ствол березы и, не почувствовав боли, закричал:
– Коня мне, мать вашу! Немедля коня, грю, пни неповоротливые.
Оказавшись в седле, он пришпорил животное и галопом поскакал в степь, точно за ним гнались черти. Проскакав несколько верст, Антип осадил коня, в смятении провел рукой по лицу, словно хотел отогнать туман, вставший перед глазами.
Когда Егор и другие соратники осадили коней с ним рядом, Антип сидел в раздумье, скрестив руки. Его взор был устремлен в сторону далекой Хивы. И никто не знал, что мысли казака тяжелы, а в груди гремит тяжелая битва.
– Ты ж казал, гад, што Матрену повезут седня? – Антип недобро взглянул на Егорку. – Ты ж…
– Прости, батько! – Юноша поежился и одновременно вздохнул, после чего развел руками. – Мне ж про то сам мурза Танбала поведал, Тахир, штоб ему пусто было!
– Скоко заплатил ему за весть сею?
– Все, што у нас токо было.
– Энто много! Страсть как много.
Антип нахмурился, а Егор опустил голову и прикусил нижнюю губу.
– Ниче, он ешо за все ответит, басурманин! – Антип сидел, словно окаменев, только глаза его сверкали гневным огнем. – Деньги взял, гад, и солгал! Што ж, тово следовало ожидать от нехристя. У кыргыз языки раздвоенные, як у змеюк подколодных. Но энто ему зачтется. Вот токо как же я теперя Матрену свою из Хивы вызволю?
– Штоб язык его песий на корню отсох. – Егорка виновато вздохнул и, задрав голову, посмотрел в безоблачное небо: – Но энто же он тя, батько, из полона зараз вызволил?
– А я жисть его поганую спас, кады жеребец понес его в пропасть. И дите его каянное спас, кады его волки в степь уволокли и едва не разорвали.
Антип посмотрел на юношу так грустно, что у того сердце едва не разорвалось
– Да мы ж его, гада… да мы ж…
– Одно ведомо, – на удивление спокойно вдруг заговорил, видимо, сладивший со своими чувствами Антип, – выкуп собирать надобно. Большой выкуп!
– Хде ж его собирать-то? – удивился Егор.
– А вот прямо здеся, в степи. Всех купцов с Востока хожих…
Антип не договорил, но окружавшие его казаки поняли атамана без слов. Небо высоко – закон далеко! Сабля да кистень – вот что в дикой степи суд и закон!
Наступившим утром султан Танбал получил сразу два известия, которые поразили его в самое сердце.
Первую недобрую весть принесли воины, являющие собой остаток посланного им в Хиву отряда. Испуганные, уставшие, они рассказали о каком-то призрачном отряде казаков, напавшем на них у степного оазиса. Султан вынужден был поверить в эту, как он вначале посчитал, небылицу, потому что воинам не было смысла лгать по многим причинам. Ложь султану всегда каралась смертью, и ни один подданный не осмелился бы соврать даже ради спасения своей жизни. И еще… Казакам сделалось тесно на берегах реки, и они, видимо, решили прибрать к рукам своим загребущим близлежащие участки степи.
Становилось ясным как день, что захватом реки пришельцы не ограничатся, и предпринимаемые усилия к походу против неверных вполне оправданы.
Вторая весть, которую принес воин из отряда его брата Касымбека, поразила Танбала как гром среди ясного неба. Казаки, оказывается, добрались даже до птичьего озера и вступили в бой с отрядом Касымбека, посланным для охоты и заготовки мяса для похода. Со слов гонца, казаки дрались отважно. Многие пали, но не отступили. В этом бою погиб и Касымбек…
Закутавшись в одеяла, Танбал лежал в шатре, никого не допуская к себе. Он не совладал с ознобом, съехал с подушек вниз, голова бессильно запрокинулась. Все! Казаки пришли на берега Сакмары навсегда. Пока их мало, но скоро их количество увеличится. Они смелы, коварны и не склонны упустить чужого, привыкнув считать его своим. Если они обрастут числом немалым и двинутся дальше в степь?
Ужас охватил султана. Собрав все силы, он вскочил, разбросал подушки, одеяла. Сильное головокружение заставило его вновь склонить голову на постель, глаза закрыться, и Танбал погрузился в тяжелый сон.
Болезненное воображение тут же нарисовало степь и огромного казака верхом на черном коне-великане, копыта которого мололи в пыль попадавшиеся ему под ноги камни. Вот казак взмахнул окровавленной саблей и начал крутить ею над его головой. А конь его черный рычит, а копытами передних ног с силой вбивает в землю голову… О Аллах всемогущий! Это голова Касымбека…
Страшное видение подбросило султана на постели. Вскочив, он с трудом удержался и не упал. Покачиваясь, Танбал приблизился к выходу, распахнул полог и как только смог громко крикнул: