Слово атамана Арапова
Шрифт:
– Браты и сестры! Не каждому человеку дано сделать в жизни дело, остающееся в веках. Вам энто щастье дано!
Кулугуры, втягивая головы в плечи, доверчиво вслушивались в пламенную речь своего вождя. Перечеркивая резкими взмахами рук неприглядную картину, Гавриил своими вдохновенными обещаниями создавал будущее поселение.
– Верующие! Вы вдохнете жизнь в дикие берега Сакмары! Вы возведете здеся земной Эдем! Вы молоды, богопослушны, вы бесстрашны – обещайте же Хосподу нашему выполнить без сомнений энту миссию!
– Обещам! – крестясь, хором вторили
– Браты и сестры! Седня зачинается новая замечательная жисть. Дык зачнем же се с восстановления поселения!
Гавриил первым засучил рукава и крикнул молодым счастливым голосом:
– Верующие, а ну подсоби.
Женщин старец послал вычерпывать воду из землянок и восстанавливать крыши, чтобы обеспечить всех ночлегом.
– Столяры, плотники, а ну выходь с инструментом.
Большую часть мужского населения старец отрядил в лес на заготовку бревен, а меньшую – на восстановление поселения.
В полдень, когда наступило время обеденной трапезы, девушки пытались созвать всех к столу.
– Апосля, – отмахнулся увлеченный работой Гавриил. – На пустой желудок легше.
Темнело небо, предвещая вечер. Уже без былой удали, с усилием двигались руки и ноги. Все ощутимее становилась тяжесть, и все острее чувствовался голод.
– Кон-чай-ай! – крикнул старец.
Последние бревна медленно проползли наверх бугра к поселку на спинах истомленных людей.
Отбросив топор, трудившаяся наравне с мужчинами Нюра с удивлением разглядела растертые до крови ладони.
– Вот те раз! – бормотала она, морщась от боли и пытаясь улыбнуться.
Довольно оглядывая восстановленное поселение, Гавриил умиленно сказал подошедшей супруге:
– Дывысь, Марья. С таким стадом Христовым мы зараз горы свернем!
После сытного ужина кулугуры отвели черед молебну и рассыпались по землянкам, усталость буквально валила с ног. В землянке старца разместились все, кому удалось вернуться живым с злополучной охоты.
Разговор не клеился. Но охотники знали, Гавриил не зря собрал их, что старец ищет заветную ниточку, чтобы положить всему начало.
Вскоре ниточка была нащупана. Все ждали. Гавриил искоса оглядел собравшихся и сорванным голосом хрипло сказал:
– Не сумлеваюсь, што все знате, пошто я вас сюды созвал. – Увидев кивки, старец продолжил: – Вы явились без добычи и многих братов лишившись. То вина не ваша, а Хосподня воля! Теперя хотелось бы послухать, што стряслось на озере том и пошто степняки раньше обычного на промысел птичий заявились?
Взоры присутствующих пересеклись на притихших Авдее и Семене Гнилине. А те в свою очередь переглянулись, как бы решая кому начать. Иx молчаливый жребий остановился на Авдее, и он, откашлявшись, сказал:
– Дык я ж те обо всем поведал ужо, отец преподобный.
– А я сызнова хочу все послухать и поразмыслить над услыханным. – Гавриил нахмурился и сжал кулаки. – Гри все как перед Хосподом, а то прокляну!
Съежившись от столь страшной угрозы, несчастный часто заморгал и, перекрестившись, заговорил.
Поначалу он заикался,
Когда Авдей замолк, старец еще долго находился в состоянии глубокого раздумья. Затем он пошевелился на своем седалище и, положив на колени огромные руки, сказал:
– Жаль братов. Никифора особливо! Славный воин был.
Старец трижды перекрестился на образа и задал, видимо, заранее обдуманный вопрос:
– Пошто в бой неравный увязались? А? Ведь нехристей числом боле вашего было?
– Иначе не можно было, – ответил Семен Гнилин. – Никифор казал, пли по нехристям, не то зашибу.
– Верно казал, – одобрил старец. – Знать, ему сее виднее было!
– И Тимоху, казал, нам беречь, – покосившись на Гнилина, добавил Авдей. – А ешо казал, што коли жив будет, то разом к нам сюды заявится!
– Хорош воин был! – Гавриил вновь глянул на образа и перекрестился. – Царство ему небесное и всем зараз с ним павшим!
Кулугуры дружно перекрестились и вновь уставились на ответчиков, желая не упустить ни единого сказанного ими слова. Но старец больше не интересовался обстоятельствами трагической охоты, а перевел взгляд на притихшего в углу Тимоху. Его густые с проседью брови сошлись у переносицы, а глаза… Они испепелили бы молодого кулугура, если бы только могли это сделать:
– А ты пошто сызнова отца опозорил пред обчеством? Пошто в бой не встрял?
Тимоха опустил голову. Он так растерялся, что сразу не нашелся что ответить. Тимоха дрожал. Он зажмурился и боялся открыть глаза. Его дрожь передалась сидевшим рядом кулугурам, а покрывший лицо пот выставил напоказ его сильное волнение:
– Пошто молчишь, отрок мой? Аль язык откусил, от нехристей драпая?
– Мне… мне Никифор текать велел, – захныкал Тимоха, уподобившись малому дитю. – Он казал…
– Будя, – свирепо прорычал Гавриил и сжал до хруста кулаки. – Как бы мне хотелось, штоб чадом моим был Никифор, а не ты, гаденок. Прочь от очей моих, душа заячья, и три ночи на коленях без пищи и питья замаливай грех свой. Кайся и проси Хоспода даровать те храбрости в сердце. Штоб было оно достойно, а не… – Разгневанный старец впервые не нашел подходящих слов и махнул рукой, приказывая всем немедленно убираться из землянки.
В то время, пока Гавриил беседовал с мужиками, Нюра бродила по поселению, не находя себе места. Любовь к Никифору переполняла ее. А мысль о причинах невозвращения казака с охоты пугала и угнетала. Ей хотелось увидеть Никифора, обнять его, но казак был где-то далеко, во враждебном краю. Девушка гнала от себя мысли, что его нет в живых. Она ощущала в себе такую силу, что могла бодрствовать ночь напролет. Прямо сейчас Нюра могла бы покинуть кулугуров и уйти на поиски любимого.
Она очутилась у землянки Гавриила в тот момент, когда старец громко сожалел о смерти Никифора. От внезапной новости кровь ударила в голову. Как же это?.. Не может быть! Он жив, жив он…