Слово — письмо — литература
Шрифт:
96 % опубликованных в 1996 г. книг по названиям и 89 % по тиражам — это новые издания. А если говорить о собственно художественной литературе, то новинки (первые издания) составляют 98 % ее репертуара и тиражей.
В еще большей степени падение тиражей, как мы видели из таблицы 1, затронуло журнальную периодику, тематическая и тиражная структура которой отражает профессионально-групповой состав общества, баланс авторитетности и значимости различных его институтов и подсистем, слоев и групп. В особенности это сокращение коснулось литературно-художественной и отчасти — научной периодики (прежде всего — по естественным наукам). Литературная периодика (без газет) составила по тиражам \% всех периодических изданий 1996 г. (6 % по названиям), научная — 2 % (но все-таки 22 % по названиям). А четверть периодики по названиям и 56 % по совокупному тиражу приходилось в этом году на журналы массовой адресации — прежде всего связанные с телевидением (типа «ТВ-парка», «Семи дней»), с развлечениями и модой, «женские» издания. Как видим, общая тенденция — та же, что в выпуске книг.
Можно сказать, что сократилось по совокупным объемам даже то достаточно скромное представительство символических фондов, характеризующих различные
344
В этом смысле установившийся в России за 1990-е «рынок» культурных образцов и благ — специфическое, «промежуточное» социальное образование. Он даже не сегментарен, а попросту фрагментирован и сочетает некоторые технические механизмы и демонстративно-символические признаки рыночного предложения и обмена с действием множества прежних, еще советских коменклатурных структур («закрытого» типа), а также давлением уже совсем недавних адаптивных социальных форм диктата и протекционизма со стороны финансовых «олигархов», нового культурного истеблишмента, новой «бюрократии культуры» и проч. Как будто бы охваченное им социальное пространство страны тем не менее не прозрачно для коммуникаций (это относится к сети книжного распространения, режиму вещания центрального телевидения на регионы, региональному распространению прессы федерального и столичного уровня и т. п.); все эти барьеры, соответственно, ограничивают хождение универсальных обменных эквивалентов (денег). Так складывается громоздкая, труднообозримая и малоэффективная конструкция сосуществующих участков и зон социального существования, живущих тем не менее в разных культурно-символических режимах. Об антропологических коррелятах такого «рынка» — раздвоенном, внутренне конфликтном постсоветском человеке с его привычками, смысловыми дефицитами, напряжениями, механизмами символического вытеснения и компенсации и т. п. см. ниже.
Обобщу сказанное. При общем сужении репертуара выходящих книг по названиям и при заметном сокращении числа их названий по многим разделам — научная, техническая, искусствоведческая книга — 1990-е годы стали периодом резкого сокращения средних тиражей книг практически любого целевого назначения и по всем тематическим разделам, не исключая художественной и учебной литератур, составляющих, как уже говорилось, основу современного книжного рынка в России. Подавляющее большинство выпускаемых сегодня книг — новинки. Больше трети беллетристических книг по названиям (36 %) и почти половина (47 %) по тиражам — это зарубежная словесность. Она переведена в первую очередь с английского, а затем — с французского и немецкого языков (с них, в сравнении с английским, переведено на порядок меньше — в 1996 г. это 3182, 385 и 328 книг соответственно) [345] . Русская дореволюционная классика составляет в общем объеме выпуска художественной литературы за 1996 г. 12 % по названиям и 6 % — по тиражам (отмечу практически полное исчезновение переводов с языков стран т. н. ближнего зарубежья — 0,1–0,2 % общегодового выпуска беллетристики по номенклатуре и по тиражу).
345
Перевод «сложной», не поточной литературы (а во многом и специализированной научной книги), требующий соответствующей квалификации, но и другого времени подготовки, типа издания, комментария и проч., жестко сдерживается сейчас финансовой политикой абсолютного большинства издательств (они, кстати, никак не бедны: средняя норма их прибыли, достигавшая в начале 1990-х гг. 100 %, составляет сегодня 25–30 %, при средних для западных фирм 3–5 %). Если не считать единичные издания, спонсируемые теми или иными фондами и программами, гонорарная ставка нынешнему переводчику составляет 600–800 рублей за авторский лист (около 20–25 долларов). См.: Итоги. 2000. 13 июня. С. 42. Легко подсчитать, что при подобных расценках для весьма скромного заработка в 200 долларов высококвалифицированный специалист должен переводить порядка 10 листов в месяц или 8–10 страниц ежедневно.
Основываясь на этих данных, можно говорить о резком разрыве с предшествующей — пассеистской по ориентациям, мобилизующе-просветительской по функциям, принудительно-дефицитарной по характеру социального взаимодействия — книгоиздательской системой, с совокупностью идей и интересов, которые она воплощала и реализовывала, с составом социальных сил и групп, поддерживающих эти идеи и преследовавших эти интересы. А поскольку советская интеллигенция (в отличие от западных интеллектуалов и в отсутствие «общественности», «публичной сферы» с ее центральной проблематикой «дискуссии» и «коммуникации», по терминологии Ю. Хабермаса [346] ) складывалась именно вокруг репродуктивных систем общества, проблем государственного воспроизводства культурного наследия, то в процессе, описанном здесь на уровне показателей функционирования одного (книгоиздательского) института, выражается распад этого слоя среднего чиновничества, служебная дисквалификация данного контингента, утрата им статусно-ролевого определения. Названные процессы можно видеть и на собственно рецептивном поведении образованных слоев — активности и тематическом профиле их чтения, теле- и киносмотрения, уровне сложности предпочитаемых образцов.
346
См.: Habermas J.The structural transformation of the public sphere. Cambridge (Mass.), 1989.
По материалам международного исследования «Потребители» (майский опрос ВЦИОМ 1997
Обобщая данные о динамике групповых предпочтений в сфере кино, музыки и литературы за 1990-е годы, можно выделить несколько тенденций.
1. Все последние семь-восемь лет происходит сближение вкусов более подготовленной и менее подготовленной публики, общая массовизация культурного досуга. Говоря метафорически, «ткань» культурной дифференциации как бы провисает, и крайние группы скатываются к середине. Так, например, доля респондентов, не читающих книги, наиболее велика, естественно, среди людей низкого уровня образования и более пожилых. Но растетэта доля наибольшими темпами как раз среди молодых и образованных. Напротив, в пристрастии к чтению, скажем, детективов и боевиков сегодня лидируют образованные россияне, тридцатилетние респонденты. Однако по темпам ростазаинтересованности литературой этого жанра их — и всех остальных — опережают старшие и наименее образованные группы. У наиболее образованных россиян заметнее, чем в других группах, и падение интереса к симфонической, оперной музыке (и даже романсу, оперетте).
2. Наиболее отчетливо различаются сегодня культурные предпочтения половозрастных групп. Боевики и фантастику в книгах и кино явно предпочитают мужчины, мелодраму — женщины; боевики, эротику и ужасы на экране — самые молодые зрители, старые отечественные и зарубежные ленты — наиболее пожилые (хотя, конечно, возраст в российских условиях еще достаточно сильно коррелирует с уровнем образования). Причем разница в самом уровне образования и в степени приобщенности к городским (столичным) жизненным стандартам сказывается теперь не столько на содержательных, тематических пристрастиях (интерес к книгам и фильмам одних жанрово-тематических комплексов объединяет большинство публики, если не всех), сколько на демонстрируемых ценностях — например, на степени лояльности в отношении символов более высокой культуры, знаков причастности к ней. Прежде всего это относится к чтению либо нечтению, покупке или непокупке книг, сказывается на заявленном предпочтении литературной классики, поэзии, оперной и симфонической музыки (в этом смысле не исключено, что данные о некотором увеличении за последние четыре года числа почитателей литературной классики и поэзии среди респондентов с высшим образованием отражают, среди прочего, усиленную демонстрацию приверженности к символам утрачиваемого статуса, представляют собой своеобразную самозащиту).
3. Объем заинтересованности в культуре и активность в ее потреблении (величина заинтересованной аудитории и степень частоты коммуникативных контактов) задаются в сегодняшней России телевидением. Телевидение — наиболее мощный канал самого широкого и наиболее регулярного коммуникативного охвата. Дело не только в том, что в просмотр кинофильмов по телевизору самым активным образом включены не менее трех-четырех пятых взрослого населения России. Телесмотрение (в частности — те же кинофильмы, но и новостные передачи, викторины и шоу, эстрадные концерты) стирает сегодня образовательные, урбанизационные, а во многом и возрастные различия между группами реципиентов. Литература даже самых массовых жанров, аудитория которой всегда значительно уже телевизионной, выравнивает вкусы намного слабей, и межгрупповые различия в литературных предпочтениях остаются, так или иначе, относительно заметными.
Больше того. Телевидение как доминантный в данном случае канал культурной коммуникации — с его преобладанием визуальных образов и культурных кодов, соответствующими пространственно-временными характеристиками репрезентации, инструментальным отношением к языку (речи), «хроникальностью» и вместе с тем «постановочностью» реальности, задающей зрительскую отстраненность от происходящего на экране, — служит массовым путеводителем по миру культуры в целом, размечает культурную карту, формирует и укрепляет другие предпочтения и навыки, задает модель культурного потребления [347] . Именно телевизор сегодня поддерживает высокий уровень популярности наиболее признанных, ценимых практически всеми социально-демографическими группами музыкальных жанров («эстрады», которую предпочитает до двух третей россиян; «народной музыки», которую выбирает половина респондентов), а также наиболее ходовых литературных «формул» — детектива, боевика и мелодрамы, любовного романа. Последнее можно видеть, сравнив доли приверженцев наиболее популярных жанров литературы среди заинтересованных зрителей кинофильмов той же самой жанровой принадлежности и наоборот: так, доля читателей, например, детективов (мелодрам, книг по истории) среди предпочитающих смотреть по телевизору именно детективные фильмы (соответственно — мелодрамы, исторические ленты) заметно ниже, нежели доля любящих соответствующие фильмы среди приверженцев этих жанров в литературе.
347
О телевидении в системе символов XX в. и в структуре коллективного образа России XX столетия см.: Дубин Б.Конец века // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2000. № 4. С. 13–14.
4. В определенности, выраженности своих зрительских предпочтений к большинству жанров кино на телеэкране сегодня наиболее активны тридцатилетние (и отчасти — более молодые) россияне, респонденты более сдвинутых к периферии групп — жители небольших городов, респонденты со средним уровнем образования (россияне среднего возраста со средним уровнем образования — это вообще несущий социальный узел в механизме культурной трансляции как таковом, к каким бы содержательным образцам и моделям этот процесс передачи сейчас ни относился). Видимо, можно говорить, что в России 1990-х гг. складывается своеобразная модель массовой культуры и происходит это на основе телевидения, с помощью его технических возможностей и выразительных средств. Для этой модели характерны: