Слово. Камень. Лютик. Зеркало.
Шрифт:
– Вот, он там, – он протянул мне прибор, помог уверенно взять двумя руками и установить равновесие.
– А куда смотреть? – я сильно отклонялась назад, чтобы стравиться с немаленьким весом бинокля, а от тряски прибора в руках сложно было «успокоить» картинку.
– Так, сначала зафиксируйся, – Карсель обнял меня за плечо и помог встать поудобнее. Когда я понемногу приспособилась и изображение перестало дрожать перед глазами, он показал пальцем направление.
Через
Это событие вызывало такой восторг, что, вспоминая, я всегда плачу. Теперь кажется, что мне такие эмоции вовсе не под силу. Может, пришли другие времена…
– Увидела? – уточнил Карсель, и я закивала.
Разучилась говорить от радости. Просто глядела и восторженно дышала с раскрытым ртом, пока брат не забрал бинокль, чтобы тоже пошпионить.
– Пойдем быстрее! – я принялась дергать его за рукав, в нетерпении скорее добраться до отца.
– Хорошо, я догоню, – Карсель с прежней любовной аккуратностью прибрал в рюкзак наш волшебный артефакт, а потом пустился бегом вниз по холму вслед за мной, придерживая каску.
– Вот сорванцы! – отец рассмеялся, когда мы наконец добрались до места и он смог нас разглядеть. – А если бы я уехал раньше, чем вы добрались?
Подхватив нас обоих на руки, он покружился, вместе с нами весело хохоча.
– Не уехал бы, – поправляя каску, уверенно заявил Карсель. – Ты же знаешь, что мы придем!
– Но я не знал, что у вас есть это, – без малейшего сопротивления отец стащил с нас обоих каски, сложил одну в другую и оставил на крыше машины – ни за что не дотянуться. – Давайте-ка я верну это законным владельцам, пока никто не хватился. И больше не берите чужого.
– Но они лежали в твоей машине! – возмущенный таким обвинением, мой брат глянул на невозмутимо довольного отца с вызовом.
– Это не значит, что они принадлежали мне. К тому же, не все мои вещи вам можно трогать, так что вопрос не обсуждается, – он покачал головой и посмотрел на стрельбище, где еще были не убраны мишени. – Раз уж вы тут, может, хотите побросать камнями в цель?
– Да! – от восторженного вопля Карселя у меня заложило уши.
– И ничего не закладывало, ты уже сейчас все выдумываешь! – возмущенно отметил он уже в госпитале.
Снова
– Может быть, – я улыбнулась напоследок, прощаясь с веселым смехом. Возвращаться из воспоминаний в реальность тогда впервые было больно. Теперь это уже обыденность.
– Ты в любой момент можешь вернуться домой…
– Я не стану, ты знаешь, – брат обнял меня здоровой рукой, уложил себе на плечо, и позволил тихо посидеть, изредка горько вздыхая.
Слез не осталось, и я лишь смотрела на закрытую книгу о героях войны и думала, что все дело было в ней. Если бы только Карсель мечтал о чем-то другом, не попасть на такие страницы… Если бы его мечта не требовала его смерти…
Впрочем, уже тогда в воздухе витало предчувствие. Мрачное, горестное. Мне казалось, что дело в атмосфере: сами стены военного госпиталя пропитались трагедией. Но это было не из прошлого, кошмарное чувство заходило в будущее. К сожалению, совсем недалеко.
Я должна была уехать через три дня. Карселя удалось уговорить хотя бы ради меня провести это время в госпитале и восстановиться после ранения. Мне вновь кажется, что все можно было предотвратить. Если бы я уехала раньше, если бы он не согласился остаться. Но все случилось именно так, как случилось, и никакими фантазиями этого не изменить.
Линия фронта врезалась все глубже, отгрызая от карты страны, в которой мы оказались непрошенными гостями, все большие куски, и вот пришел день, когда здание госпиталя тоже оказалось по другую сторону черты.
Как бы ни был силен и яростен в бою Карсель, ему хватало ума не лезть с кулаками на автоматы, и совсем скоро мы уже сидели в грузовике, во всеобщей свалке, ожидая участи, уготовленной для нас. Вместе с остальными пленными мы были заперты в темноте, загнаны в угол без надежды и сил на сопротивление. Способных сражаться из нас было лишь трое, в основном – старики, дети, раненые солдаты. Оставалось только ждать.
Дорога снова стерта из моей памяти, но мне не о чем жалеть. Те тревожные дни были наполнены только страхом, дрожью и шумным детским плачем.
Мы добрались ночью, по темноте, так что не успели даже напоследок насладиться солнцем. Под строгим надзором орудийных стволов нас завели в мрачный подвал. Карсель все время был рядом и обнимал меня за плечо, и лишь это помогало не валиться с ног от усталости. Только добравшись, почти сразу вновь в путь, я была утомлена бесконечным перемещением и готова сесть посреди дороги, лишь бы, наконец, остановиться, так что до сих пор с трудом верю, что все же преодолела этот недолгий, но невыносимо тягостный путь до камеры заключения.