Слово
Шрифт:
Никита Евсеевич спрятал записку в карман и стал ждать конца экскурсии. Иностранцу объяснять ничего не требовалось: видимо, в книгах толк знал. Он вышел из хранилища немножко усталый, но уходить не спешил. Экскурсовод ждал, исподтишка и жестами поторапливая Гудошникова. Ждал и господин Вайнер, поглядывая с улыбкой то на хозяина собрания, то на своего гида. Однако настроение его постепенно портилось.
— Экскурсия окончена, — сухо произнес Гудошников и запер хранилище. — Всего хорошего, господин Вайнер…
— Сегодня с
— Вот даже как? — изумился хранитель. — Неслыханное дело…
— Ты ведь не на собрание посмотреть пришел, — сказал Никита Евсеевич, отпирая дверь библиотеки. — Говорил бы уж сразу. Опять материалы по скитам потребовались?
— Ишь ты, «сразу»! — весело проворчал Аронов. — Да, забронировался ты. Не хранилище, а танк…
— И в танках горят…
— Пожара боишься?
— Людей больше боюсь. И крыс.
— M-м? Воры, грабители?
— И их тоже, — бросил Гудошников.
— Одним словом, Никита Евсеич, — Аронов встал перед Гудошниковым, — у библиотеки появилась возможность купить рукописи. Разумеется, по государственной цене.
— У меня здесь не лавочка. Я не торгую, — отрезал Гудошников.
— Не у тебя! — рассмеялся хранитель. — Про тебя я знаю… Один человек… Короче, унаследовал он бабушкины или материны книги, что-то около полусотни единиц, и теперь предложил нам купить. Мне нужен толковый оценщик, эксперт. У меня практика слабовата, а ты, Никита Евсеич, мастер в этом деле.
— Мягко стелешь, мягко, — проворчал Никита Евсеевич.
— Я без всякого подвоха, пришел к тебе за помощью.
— На деньги я оценить не могу, — отмахнулся Гудошников. — Не пробовал. Ищите другого.
— А на деньги и не надо! Ты посмотришь, что за книги, а мы по ценнику определим. Понимаешь, в отделе специалистов не осталось: кто в отпуске, кто в командировке — лето…
Гудошников согласился. Любопытно было взглянуть на незнакомые, вдруг вынырнувшие из толщи веков книги.
Аронов усадил его в «Победу» и повез куда-то в глубь города. Ехать было хорошо, машину покачивало, улицы сверкали витринами, солнце только набирало силу, и в кабину врывалось мягкое по-осеннему тепло. Хранитель заметил приподнятое настроение Гудошникова, похлопал его по плечу.
— Сидишь дома! Погляди, жизнь какая идет!
Никита Евсеевич покосился на него, но промолчал.
Они приехали к новому дому на окраине и поднялись на третий этаж. Дверь открыл хозяин книг — мужчина лет тридцати, с грубоватым, простецким лицом. Гудошникову запомнились его неожиданно голубые глаза. Что-то подкупающее было в них, располагало к доверию, к тихой, задушевной беседе.
Хозяин пригласил их в квартиру и зачем-то выглянул на лестничную площадку, словно хотел зазвать еще кого-то.
— Прошу, прошу, — часто повторял он с улыбкой. — Прошу в эту комнату… Здесь жила мама…
Старообрядцы, перебравшиеся
Гудошникову хватило одного взгляда, чтобы определить, что старушка была поморского толка: несколько иконок с лампадкой на стене, на журнальном столике — книги, накрытые выбивной салфеткой, над кроватью, с никелированными головками, восьмиконечный крест из черного от времени, лоснящегося дерева. Постель убогая, тощий матрасец, лоскутное одеяло… Гудошников для верности пощупал — в матрасе солома. За койкой — сундук. «Ором, поди, старуха орала, когда перевозили…»
— Мать-то как звали? — спросил Гудошников.
— Феодосья, — ответил хозяин.
— Ишь ты, а фамилия?
— Аршиновы мы, — по-деревенски ответил наследник, не скрывая любопытства. — Знакомые, что ли?
— Да нет, — проронил Никита Евсеевич. — Была еще одна Феодосья, Морозова… Слышали?
— Безусловно, — почему-то облегченно улыбнулся хозяин. — Мятежная боярыня…
— Ну, показывайте свой товар. — Гудошников нетерпеливо шагнул к журнальному столику.
— Какой это товар? — вздохнул наследник. — Это книги, от матери остались.
— Если продаете — значит, товар, — отрезал Гудошников, сдергивая салфетку. — Книги — книгами, товар — товаром.
Никите Евсеевичу придвинули табурет. Аронов встал рядом. Наследник и шофер «Победы», приглашенный в комиссию как свидетель, замерли позади. Гудошников стал перебирать книги на столике. Рукописных не оказалось. Вернее, был один требник, написанный скорописью в прошлом веке. В основном наследство Аршинова состояло из печатных книг восемнадцатого и девятнадцатого столетий, и лишь несколько было старопечатных. Видно было, что книги собраны случайно, как это зачастую бывало в старообрядческих деревнях. Умирал человек — книги его раздавались родне и знакомым, потом, если были одинаковые, что-то обменивалось, что-то отдавалось в дар, в жертву. И в результате получалась мешанина, редко содержащая что-нибудь ценное. Но обычно среди кержаков всегда находился знающий в книгах толк человек, и все лучшие рукописи уходили к нему, липли, как липнут деньги к деньгам.
— Да… — протянул Никита Евсеевич, закончив осмотр. — Худ твой товар. В базарный день — полушка… Я-то подумал, здесь…
— Это тебе не Северьянов монастырь, — усмехнулся Аронов. — И не двадцать второй год… Ничего, мы и эти возьмем. Если что, в обмен пустим. Получше у нас уже есть, и еще будут…
Хранитель на что-то намекал, но Гудошников не прислушивался и намек его пропустил мимо ушей.
— Как это худ? — забеспокоился наследник. — Старинные книги!
— У старинных книг, парень, тоже своя цена имеется, — бросил Гудошников и встал.