Слово
Шрифт:
Уилер нахмурился.
— Никаких сомнений.
— Пламмер с де Фроомом расскажут про анахронизм всему миру, и с этим единственным фактом поставят под сомнение всю нашу Библию, если отец настоятель Петропулос не увидит фрагмент и не даст нам ответа.
Уилер стукнул себя по лбу.
— Петропулос! Совершенно забыл о нем. Когда он будет здесь?
— Завтра утром.
— Черт, вы должны оттянуть его приезд или вообще отменить его. Пошлите ему телеграмму. Передайте ему, что его проверка откладывается. Скажите, что мы свяжимся с ним в Хельсинки.
Сердце Ренделла укатилось в пятки.
— Джордж, я не смогу этого сделать.
— Черт, Стив, ты обязан что-нибудь сделать! Нам нечего ему показывать. Так, а теперь не будем терять времени. Я иду предупредить Хелдеринга и его людей, сообщу Дейчхардту и всем остальным. Наша главная задача — выяснить где находится этот фрагмент и вернуть его на место.
— Амстердамская полиция, — промямлил Гроат. — Мы должны заявить в полицию.
Уилер резко повернулся к нему.
— Вы что, умом тронулись? Да если мы призовем всех этих чертовых полицейских, нам хана! Конец всяческой безопасности. Де Фроом будет знать все. И он тут же нанесет удар. Нет, только не это. У нас имеются свои полицейские силы. Я собираюсь натравить на это дело Хелдеринга. Поднимаем на ноги всех сотрудников — но только, чтобы никому снаружи ни слова — и на поиски. Каждый кабинет, каждый стол и ящик перевернуть вверх дном. Квартиры, в которых проживают наши люди — обыскать все до тех пор, пока не найдем пропавший папирус. Гроат, вы остаетесь здесь, на подхвате. Охранники тоже остаются здесь. Лично я иду наверх объявлять аварийную ситуацию. А ты, ты, Стив, предупреди Петропулоса, что мы не сможем встретиться с ним, по крайней мере, не сейчас.
Через десять минут, когда Ренделл возвратился к себе в кабинет, все еще глубоко обеспокоенный, на своем столе, под календарем, он нашел конверт.
Это была телеграмма, высланная из Афин.
Подписана она была настоятелем Митросом Петропулосом.
Он и вправду уже направлялся в Амстердам, с нетерпением ожидая возможности произвести проверку папируса. В телеграмме сообщалось, что он прилетит завтра, в 10:50 утра.
Ренделл застонал. Этот знаток из знатоков, восстановитель веры, уже был в пути. Его нельзя было никак остановить. А здесь нет того обнаруженного Богардусом прокола, чтобы ему показать, вообще нечего показывать.
Ренделл чувствовал себя крайне паршиво. И причиной тому было не разочарование, но недоверие.
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, ПРИБЫВ В АЭРОПОРТ на полчаса раньше, Стив Ренделл сидел в кафе, ожидая прилета настоятеля рейсом Эйр Франс, на который грек пересел в Париже.
Потягивая кофе — уже третью за утро чашку — Ренделл тупо глядел на празднично выглядящий квинтет белых шарообразных ламп за стойкой.
Он испытывал депрессию более, чем когда-либо в жизни. Он понятия не имел, что сказать отцу настоятелю, если не считать правды об исчезновении папируса номер девять, о чем издатели не хотели и говорить. Ренделл не мог придумать никакой истории, поэтому он решил говорить правду и бесконечно извиниться перед пожилым монахом за то, что заставил его побеспокоиться и прилететь сюда. Он представлял себе смятение настоятеля при известии об этой потере. Думал он и над тем, не возникнут ли у монаха подозрения, те самые подозрения, которые мучили его самого со вчерашнего дня.
Всеохватывающая охота, направленная на поиски исчезнувшего папируса, не принесла никакого результата.
Хелдеринг со своими агентами по безопасности допросил каждого,
Инспектор Хелдеринг со всеми своими агентами не узнал ничего, не обнаружил ни малейшего следа папируса номер девять.
Издатели, чьи настроения изменялись от панических до наплевательских, орали друг на друга и на Хелдеринга до самой полуночи. Для всех заинтересованных лиц тайна становилась все глубже и глубже. У Ренделла же все более глубокими становились его подозрения.
Вчера вечером он вернулся к себе в гостиницу, один, чтобы хорошенько поразмыслить. Был только один телефонный звонок, от Анжелы, и он всячески уворачивался от ее вопросов относительно того, что происходит, почему ее так строго допрашивали, притворяясь, что сейчас ему необходимо посовещаться с собравшимися в соседней комнате членами его команды; он пообещал встретиться с Анжелой завтра вечером, то есть, уже сегодня. Предстоящий вечерний разговор с Анжелой был еще одним не сулящим веселья событием, которое, как Ренделл понимал, тоже нельзя было оттягивать.
Да, весь вечер вчера он размышлял, впрочем, продолжал размышлять и сейчас, сидя здесь, в кафе аэропорта Шипхол. Уж слишком много было совпадений, а тут еще неожиданное исчезновение сомнительного папируса, да еще в самый канун окончательного испытания на достоверность. Ренделл даже представить не мог, каким образом пропал папирус. Он напоминал самому себе, что утрата фрагмента была для пяти издателей такой же катастрофой, как и для его собственной веры. Без этого фрагмента они были уязвимы, равно как и сам он без этого кусочка папируса не мог больше верить. Исчезновение фрагмента не могло быть делом кого-то изнутри. Но, с другой стороны, никто снаружи тоже не мог этого сделать.
Перекрывая какие бы-то ни было логические построения, в Ренделле нарастала тень недоверия и подозрения.
Откуда-то сверху, из громкоговорителей, развешанных по всему аэропорту вновь прозвучало сообщение, и, странно, оно касалось его лично:
— Господин Стивен Ренделл. Господина Стивена Ренделла просят подойти к inlichtingen — информационной стойке.
Что бы это еще могло быть?
Ренделл как можно скорее заплатил по счету и поспешил к главной информационной стойке аэропорта.
Там он назвал свое имя первой же милой девушке-голландке.
Та передала ему листок с сообщением.
В нем было написано: “Господин Стивен Ренделл. Немедленно позвоните господину Джорджу Л. Уилеру в Гранд Отель “Краснапольски”. Дело чрезвычайно срочное.”
В течение минуты Ренделл нашел свободную телефонную будку и теперь ждал, когда секретарша Уилера соединит его с американским издателем.
Ренделл плотно прижал трубку к уху, не зная, чего ожидать. Ему было известно лишь одно: рейс 912 из Парижа с отцом настоятелем Петропулосом на борту прибывает ровно через четыре минуты.