Слово
Шрифт:
— Я только хотел поглядеть на него, — робко начал объясняться Ренделл. — Он спит?
— Он дремлет. Пока с ним все в порядке. Мы им очень гордимся.
Ренделл подошел к кровати. Исхудавшая голова старика лежала на подушке. По сравнению со вчерашним днем, на отца глядеть было не так страшно. Глаза его были закрыты. На лицо вернулся румянец. Отец мирно похрапывал.
— Он выглядит гораздо лучше, чем вчера, — шепнул Ренделл через плечо.
— Значительно лучше, — согласилась с ним медсестра.
Повернувшись к отцу, Ренделл был изумлен, заметив, что тот глядит на него невидящим взглядом.
— Привет, па, это я, Стив. Тебе уже лучше. Ты уже выздоравливаешь.
В
— Ты уже выздоравливаешь, папа, — повторил он. — Мы молились за тебя, и наши молитвы были услышаны. И я тоже буду молиться за тебя…
Голос Ренделла дрогнул, когда он увидал, как уголок отцовских губ поднялся кверху, немножечко, чуть-чуть, но пошел вверх, и дальше Ренделл уже ничего не собирался говорить, так как не совсем был уверен в отцовой улыбке — то ли она была благодарностью за молитвы, то ли знаком сомнения в том, что его сын способен за кого-то молиться. Стивен догадался, что отец видит его насквозь, как это было всегда, и как будет в будущем; что он благодарен за откровенную заботу о себе, но сомневается в неожиданном благочестии.
Улыбка, такая же таинственная, как и на лице Моны Лизы, исчезла, но причины ее появления, равно как и значение, так и остались невыясненными. И вообще, была ли она улыбкой сожаления? Сожаления не к сыновнему фальшивому благочестию и набожности, но сожаления (и это от человека, знающего Ренделла как облупленного, а так же знающего, что вера, преданность и убежденность в чьем угодно всегда одерживали победу) к ребенку, у которого не было ничего, кроме безбожного скептицизма, который никогда не познает страсти любви, мира и понимания.
Ренделлу так хотелось поговорить об этом, попробовать как-то объясниться, но отцовы веки закрылись и послышался храп.
Не говоря ни слова, Ренделл отошел от кровати и возвратился в коридор. Доктор уже ушел, ведь у него имелись и другие обязанности. Все остальные собрались кружком возле входа в комнату ожидания, улыбаясь и оживленно болтая.
Ренделл спросил у Клер о своей жене и дочери. Оказывается, те приходили рано утром, услышали добрые новости, проведали папу и ушли куда-то с полчаса назад. Когда мать перебила их, чтобы пригласить сына домой на ланч, Стивен объяснил ей, что уже договорился с Джуди, но пообещал прийти домой на обед, после которого все должны были вновь приехать в больницу.
Так как домой возвращаться было не нужно, Сара Ренделл с дядей Германом решили задержаться в больнице. Клер сказала, что ей лучше всего будет поехать на работу, но пообещала матери, что отпросится пораньше, чтобы помочь ей с обедом дома.
— Подбросить никого не надо? — спросила Клер.
Ред Период Джонсон сказал, что ему будет лучше возвратиться в редакцию газеты. Там всем заправлял его старший сын, но Ред сам любил приглядывать за работой. Сама редакция находилась неподалеку, так что ехать было не нужно. Что же касается Тома Кэри, то он решил возвратиться в церковь. Там его ждали какие-то дела с прихожанами, письма, на которые следовало ответить, недописанная проповедь.
— Я предпочитаю пройтись и подышать свежим воздухом, — сказал Кэри. — Так что, спасибо, Клер, я пойду пешком, — и обратился к Ренделлу:
— А ты, Стив? Как ты насчет того, чтобы немножко пройтись? Ты же помнишь, что церковь буквально в паре кварталов от гостиницы.
Ренделл поглядел на часы. До ланча с Джуди у него еще оставалось сорок пять минут (конечно, если она получила его записку).
— Ладно, — сказал он. — Присоединяюсь к обществу Анонимных Пешеходов.
ВСЕ
По контрасту с мрачным каменным каньоном центрального Манхеттена, где жил Ренделл, это место, небольшой городок в штате Висконсин, казалось ему раем — Элезиумом. Только так казалось сердцу, подернутому налетом ностальгии. Разум был не настолько затуманен, это Ренделл понимал хорошо. Окружающее напомнило Ренделлу, что он бывал в различных далях, многое видал и прожил, чтобы оценить монотонность жизни и ограниченность возможностей провинциальной общины. Вся жизнь здесь проходила среди компромиссов. Сам он мог бы выжить в тех или иных экстремальных ситуациях, но только не здесь. Его беспокойный характер мог найти выход в Нью Йорке, в условиях миллионной толчеи, или же уединиться — один или с другими людьми, где-нибудь в совершенно немодной французской провинции, чтобы высоко парить со своими овеществленными мечтами, и такие представления вскоре сделаются реальностью, лет через пять, когда «Космос» и Тауэри выдадут ему чек на два миллиона долларов.
Сейчас же он не спеша шел с Редом Периодом и Томом Кэри и прислушивался к оживленному монологу Джонсона. Тот вспоминал о первых днях своего знакомства с преподобным Натаном Ренделлом, о лучших временах их дружеских отношений и славных рыбалках на озерах.
Сейчас же Ред Период Джонсон распространялся о некоторых начинаниях Натана по творению добрых дел.
— Знаете, большинство людей задумывают творить добро, но по ходу дела увязают в болоте повседневности, — говорил Джонсон. — Но только не отец Стива. Нет, джентльмены. В этом плане наш преподобный отец — личность уникальная. Как только у него появляется идея совершить какое-нибудь доброе дело неважно, каким бы странным или непривычным оно не было, клянусь Господом, он берется за него и действует. То есть, хочу сказать, он всегда находил способ его сделать. Натан один из немногих, которые делают то же, что и проповедуют.
— Ну да, Натан в особенности, — вступил в разговор Кэри.
— Так произошло и в том случае, когда ему как-то вздумалось посоперничать со мной в деле издания газеты. Ты помнишь те времена, Стив? Помнишь этот его еженедельник — черт, как же он назывался? — сейчас подумаю…
— «Добрые Вести на Земле» — подсказал Ренделл.
— Правильно, сынок. Он назвал его « Добрые Вести на Земле», именно так переводится слово «евангелие», которое означает «благая весть». Теперь, спустя какое-то время, видно, какая это была прекрасная идея, как это было здорово. И у него ведь был кураж, смелость; впрочем, ее Натану не занимать. Так ты помнишь отцову газету, Стив?
— Да, помню.
Они неспешно шли под теплыми солнечными лучами, и теперь Джонсон обратился уже к Кэри.
— Это все правда, Том, клянусь жизнью. Стив может подтвердить. И это скажет тебе о моем друге Натане больше, чем что-либо остальное. Было это уже лет и лет назад, однажды мы слушали радио. Была такая программа, одна из многих, о малоизвестных религиозных деятелях в истории, которые совершали необычные вещи. Эта конкретная программа рассказывала о жизни доктора Чарльза М. Шелдона из Центральной Конгрегациональной Церкви в Топеке, штат Канзас. Ты когда-нибудь слышал о нем, Том?