Слой 1
Шрифт:
— Вы бы лучше, Константин Яковлевич, к заседанию подготовились. Скажите честно: вы все документы прочитали, которые сегодня обсуждать будем?
— Не смешите меня, господин Слесаренко. Никакого обсуждения не будет, вы это прекрасно знаете. Обманутое и купленное вами большинство снова проголосует за предательство интересов народа.
— Да какое, черт вас возьми, предательство? — не сдержался Виктор Александрович. — Регламент работы принимать будем, при чем тут «интересы народа»?
— Вот вы и раскрыли себя, господин Слесаренко, — удовлетворенно произнес морщинистый депутат и демонстративно пошел от Виктора
Народ для вас — ничто. И всегда был — ничто.
Иногда Слесаренко ловил себя на мысли, что готов самолично перестрелять половину своих коллег по Думе. «Если это и есть демократия, то уж лучше царь», — говаривал он себе не раз, хотя и понимал, что такие, как Низовских, — пена и отрыжка демократии, но где же другие, которые не пена и не отрыжка, и способна ли вообще демократия в России выплеснуть на поверхность что-либо иное, кроме пены?
Слесаренко не любил крайности и отдавал себе отчет в том, что в составе депутатов городской Думы все-таки больше нормальных людей, понимающих масштабность и сложность городских проблем и желающих в меру своих сил эти проблемы решать, но получалось так, что не они определяли настрой и содержание заседаний, особенно этих, первых после недавних выборов, а наименее квалифицированная, наименее информированная, а потому экстремистски безответственная группа «вождят», для которых главным было — обозначить себя в Думе, заболтать и затюкать всех, утвердить себя и других в мысли: власть — это они, их выбрал народ, и теперь каждый чиновник, и в первую голову мэр, должен приползать к ним на карачках и спрашивать на всё депутатского дозволения.
Старый аппаратчик Слесаренко прекрасно знал, что чиновникам время от времени действительно нужна острастка, иначе заснут и зажируют, но когда эта острастка становилась самоцелью и смыслом всей деятельности «народных избранников», Виктор Александрович начинал размышлять о судьбе города с печалью и большими опасениями.
Докурив, он прошел в зал заседаний, по пути скликая депутатов к началу работы. Оставив председательское кресло свободным, сел справа, раскрыл приготовленную секретариатом папку с материалами.
— Прошу внимания, уважаемые депутаты, — произнес Слесаренко, слегка возвысив голос. Старое обращение «товарищи» официально было выведено из оборота, произносить же публично слово «господа» у Виктора Александровича язык не поворачивался. — Как заместитель председателя, приношу свои извинения за задержку. Если других предложений не последует, предлагаю начать работу Думы и обсудить повестку дня заседания.
Возражений не было, даже Низовских промолчал, только улыбнулся саркастически и зашелестел бумагами. «Ничего не читал, сволочь», — подумал Слесаренко, и в это мгновение в дверях появился мэр.
— Добрый день всем, прошу прощения — обстоятельства… Виктор Александрович, можно вас на минутку?
В коридоре мэр приобнял Слесаренко за плечи, увлекая за собой в сторону холла.
Плохо, что в зале Думы окна не на ту сторону. Вам еще не сообщили?
— Сообщили? О чем?
А вы полюбуйтесь сами, Виктор Александрович, — мэр подвел Слесаренко к окну, выходящему на улицу Первомайскую.
Территория перед мэрией и вся проезжая часть Первомайской — от Ленина до Герцена — была запружена людской толпой. Островками в толпе
— Опять вкладчики?
— Они, родные, — ответил мэр. — У меня к вам просьба, Виктор Александрович: пойдите туда, послушайте, успокойте людей. А главное, постарайтесь увести их с проезжей части улицы. Куда угодно, хоть в наш большой зал, но движение надо восстановить. Восстановить немедленно! Два моих зама уже там — действуйте! Потом доложите. Я вас убедительно прошу! — Последняя фраза должна была скрасить командирские интонации предыдущих. Мэр умел это делать: просить в приказной форме и приказывать в просительной.
Забрав из кабинета пальто, Слесаренко спустился на лифте в вестибюль и вышел на крыльцо. Рука автоматически нырнула в карман за сигаретами, и в этом жесте, помимо привычки, было еще и откровенное нежелание двигаться дальше, спускаться с крыльца и идти в эту темную толпу. Виктор Александрович закурил и медленно побрел вниз, ругая и одновременно похваливая мэра: все равно народ не успокоится, пока к нему не выйдет Сам, но успеет выплеснуть большую часть злости на головы замов, успеет устать и немного замерзнуть; вот тогда Сам и появится, как Бог из машины в старых греческих трагедиях. Здесь тоже была трагедия, но с примесью фарса и дурной мелодрамы. «Как, впрочем, и всё в нашей нынешней жизни», — подумал Виктор Александрович, приближаясь к бунтующим.
Бунтовали, и уже не в первый раз, обманутые вкладчики нескольких финансовых шарашек, собравших под наглую рекламу большие миллиарды с доверчивых и жадных граждан и испарившихся в одночасье, как Бендер из Васюков.
В центре толпы стоял на чем-то (не было видно, на чем) мужчина пенсионного возраста, в двубортном пальто с каракулевым не первой молодости воротником; длинные седые волосы лохматились под ветерком. Сжав шапку в кулаке наподобие ленинской кепки, мужчина размахивал ею над мегафоном, скрывавшим лицо.
— …Мы никогда не поверим, что власти не знали подлинной сущности этих преступных организаций. Мы никогда не согласимся с тем, что власти не несут ответственности за их деятельность. И мы никогда не простим властям их попустительство, если не сказать — пособничество этим финансовым бандитам! Как же так получается? Воры исчезли с огромными деньгами и никто не может их найти? Зачем же мы платим налоги на содержание всех этих руопов, милиции и кэгэбэ?
Толпа взревела. Группа активистов вокруг оратора начала что-то скандировать на два такта, два коротких слова, непонятных Слесаренко. Он протиснулся поближе и сумел-таки разобрать это рявканье. Люди выкрикивали, прихлопывая в такт: «Мэр — вор! Мэр — вор!…».
Оратор замахал шапкой, требуя тишины.
— И самое главное, товарищи: не дайте себя обмануть снова! Не верьте никому, не верьте ни единому слову, ни единому чиновнику, пока сюда не выйдет мэр и не предъявит вам в присутствии наших независимых экспертов официальный документ, что власти возместят вам все убытки. Не расходитесь, не покидайте улицу! Если милиция начнет вас растаскивать — берите друг друга под руки, садитесь на землю: ничего они вам не сделают. Милиция — это наши горожане! В душе она с нами, она не хочет выполнять преступные приказы коррумпированных властей! И если вдруг сегодня прольется народная кровь…