Слой-2
Шрифт:
– Э, скомандуй, пусть приберут тут.
– Чего орать-то? – через губу процедила одна из официанток и пошла между столиков манером слаломиста. – Нажрутся с утра...
– Придержи язык, корова, – рыкнул на нее единственный сидевший в пиджаке мужик, остальные белели рубашками в победительных стрелках подтяжек. – А то чаевых не будет.
– От вас дождешься, – примирительно сказала девица. – Между прочим, двадцать долларов фужер.
– Да не может быть! – Мужик в пиджаке поднял фужер двумя пальцами за тонкую ножку, повертел им на свету в наступившей тишине. – Двадцать долларов?
–Двадцать долларов, – с какой-то непонятной гордостью повторила официантка. – А пивной бокал – тридцать пять, он фирменный.
– С ума сойти, – печально вздохнул мужик в пиджаке и уронил фужер на пол, резко разжав пальцы. – А бокал, говоришь, тридцать пять баксов?
– Ой, не надо, пожалуйста, – захныкала девушка, но было уже поздно.
– Как здесь у вас намусорено, – укоризненно покачал головой мужик в пиджаке. – Битое стекло везде валяется, никакой заботы о посетителях. Тарелки битые... Как, нет битых тарелок? А вы сюда посмотрите...
– Ну зачем вы... Ой! Ну вот...
– Может, хватит безобразничать? – пустым голосом сказала вторая официантка из-за плеча корейца, молча и неподвижно наблюдавшего за происходящим.
– Ты, корова, лучше сеструхе помоги убрать тут всё по-быстрому. Не могут же приличные люди сидеть в такой срани и дряни, а?
За дальним столом дружно заржали, взметнулось вверх горлышко длинной коньячной бутылки. Кореец сказал что-то второй официантке и ушел в служебную дверь.
– Погоди-ка, погоди-ка... – «Белорус» приподнялся на стуле, глянул на дальний стол поверх спин и затылков.
– Липицкий, Липа, мать твою! А я думал, кто это гуляет?
Мужик в пиджаке тоже привстал, высунул над кругом светлую маловолосую голову.
– Сергеич, Валя, отец родной! Какими судьбами!
«Белорус», раскинув руки, пошел обниматься и целоваться. Его втиснули за стол, подали фужер коньяку, он махал оттуда рукой Кротову, делал обиженное лицо, но Кротов улыбался, прижимая ладонь к сердцу и мотая головой: не стоит, спасибо. Некто грузный в полу-расстегнутой на волосатом пузе рубашке принес и поставил перед Кротовым фужер с коньяком, подмигнул ему и вернулся, заткнул собой дыру в потном и дымном телесном ограждении. Официантка поднялась в углу с метелкой и совком в руках, ей сунули за вырез кофточки бумажку и шлепнули по заднице.
– Позови хозяина, – в спину приказал ей Липицкий.
– Валюша, дорогой, где ты был раньше, мы здесь уже гудим неделю!..
Кротов поел в одиночестве. Острая пряная еда требовала новой порции пива, но официантки не появлялись, и Кротов, помедлив с минуту, взял не тронутый «белорусом» бокал. Пепельницы на столике не было, но за дальним столом курили вовсю, и Кротов тоже закурил, стряхивая пепел в салатную чашечку. От скуки он развернул меню. Написано по-русски, цены – в долларах. Он принялся механически считать, во сколько обойдется им с «белорусом» это корейское приключение. Бокал пива – восемь долларов, не слабо... Гребешки – двадцать семь, офигеть можно. На круг выходило больше ста семидесяти баксов, почти «лимон» в рублях.
За дальним столом уже пели.
Кротов сидел у входа. Время от времени в ресторанчик
Из служебной двери появился кореец, уже без поварской шапочки, прошел в дальний угол и наклонился к плечу «белоруса». Багровый от коньяка Валентин Сергеевич слегка толкнул корейца в плечо, мол, всё в порядке, свободен, но тот быстрым движением перехватил запястье «белорусовой» руки, подчеркнуто медленно опустил ее на стол, после чего разжал пальцы, вытянул руки по швам и поклонился.
– Только без рук, без рук! – закричали за столом, визгливо задвигали стульями.
– Что ему надо, обезьяне? – спросил Липицкий.
Валентин Сергеевич брезгливо массировал запястье.
– Грозился охрану вызвать, если не прекратим.
Липицкий без слов сунул руку под мышку и выхватил оттуда пистолет. Наставив ствол корейцу в лоб, медленно передернул затвор левой вытянутой рукой и зажал рукоятку горстями, по-армейски.
– Ты все понял, дед?
– Ради бога, Липа, убери пушку! – взмолился Валентин Сергеевич и ладонью отвел ствол в сторону. Кореец стоял распрямившись, отведя плечи назад, глядя в окно поверх головы Липицкого.
«Пора сматываться», – решил Кротов, положил на стол две стодолларовые бумажки и быстро вышел в коридор. Пока двигался к лифту, чувствовал позади растущую плохую тишину. Он спустился в лифте на четвертый этаж, вошел в свой номер, включил телевизор и упал на кровать.
Он почти задремал, когда около двух пришел Валентин Сергеевич, полупьяный и злой, стал ругать оголтелую юганскую братву из какого-то УПТК, заворовавшуюся до беспредела. Кротову стало тоскливо и противно, и он придумал себе надобность пойти по магазинам за подарками семье и стал быстро одеваться, но «белорус» пришел в восторг от подарочной идеи и тоже полез в ботинки (пить и есть ходили в тапочках, по-домашнему).
Когда вышли из гостиничных дверей, Кротов глянул на часы – начало третьего, все магазины «на перерыве», не подумал, но Валентин Сергеевич сказал: «Ерунда», на площади Гагарина есть очень приличный «толчок», и они пошли налево, к площади, где Гагарин стоял на высоком столбе, слегка разведя от бедер руки, как будто прыгать с вышки в воду собирался.
Четверть площади пестрела разноцветными палатками торговцев, пахло жареным мясом, и Кротов согласился от скуки, но когда выпил водки и заел шашлыком, как-то отпустило, расслабило, и он уже вполне осмысленно поддержал «белорусское» предложение немедленно повторить.
Валентин Сергеевич пошел к ларьку и встал в короткую очередь. Кротов закурил и отодвинул недоеденный шашлык. Женский голос спросил из-за плеча:
– Простите, мужчина, вы доедать будете?
Кротов обернулся. Худая женщина в платке, без возраста, опухшее лицо, старое пальто-реглан в мелкую елочку, серая морщинистая кожа в голом вырезе воротника, глаза без стыда и без просьбы. Он вынул бумажник и дал женщине полтинник.
– Поешьте горячего, – сказал Кротов, пряча бумажник во внутренний карман.