Слой-2
Шрифт:
Разбросав бумаги, Лузгин достал яркий цветной плакат размером в газетный лист и вывесил его перед собой на вытянутых руках.
– Любуйтесь, вашу мать!
Кротов вначале не поверил увиденному.
На плакате попкой к зрителям стояла девочка лет шести. Привстав на цыпочки (чулочки, трусики, подтяжечки), девочка роняла в ящик бумажечку и смотрела через плечо глазами набоковской Лолиты. Поперек всего плаката маршировала ее прямая речь: «Дедушке Рокецкому я сказала «да».
– Ваши люди сотворили, Юрий Дмитриевич, – со смаком сказал Лузгин. –
Кротов устал смеяться, но сумел выдавить из последних сил:
– Да, Роки во многом обвиняют, но... в растлении малолетних... такого еще не было!
– Сохраните сие для истории, Владимир Васильевич, – торжественно произнес Юрий Дмитриевич. – После выборов вы каждый такой плакат сможете продавать особо доверенным лицам по тысяче баксов за штуку. И тогда сбудется ваша мечта.
– Какая мечта? – спросил Лузгин, как бы заслоняясь от них дурацким своим плакатом.
– Вы разбогатеете, – сказал Юрий Дмитриевич и пошел из кабинета, ухватив Кротова за рукав.
– Эй, Серега!..
– Завтра, завтра! – замахал ему свободной рукой друг-банкир. – Давай тут энергичнее...
Он не обернулся у двери, чтобы не видеть растерянный взгляд Лузгина. Тот, конечно, лентяй и растяпа, но если бы не настойчивость москвича, он бы остался и поговорил с Вовкой: что-то в нём было тревожащее. «Деньги! – вдруг остро вспомнил Кротов. – Но он же говорил: до среды...»
– Надо что-нибудь прикупить? – спросил Кротов, когда шел гулким коридором за Юрием Дмитриевичем.
– Спасибо, нет надобности. Сегодня ребята нас потчуют.
Так вкусно сказал бородатый это старинное «потчуют», что у Кротова желудок свело судорогой: где ты, столовский поспешный обед?
Из машины Кротов позвонил домой. Он давно уже сменил свой старый тяжелый радиотелефон на новый сотовый, у которого было еще одно преимущество, помимо размеров и веса: когда откидывалась крышка микрофона, потайная лампочка начинала подсвечивать наборную панель, очень удобно в темноте, вот только кнопки были маловаты и стояли тесно для кротовских пальцев.
Он предупредил Ирину, что задерживается. Восторга это не вызвало; Кротов, стесняясь попутчика, бормотал в телефон односложно, чем еще больше расстроил жену.
– Вы задолжали мне приглашение, помните? – сказал Юрий Дмитриевич. – Еще с весны.
– Всегда пожалуйста. Давайте хоть седьмого – даю обед для друзей и родственников.
– Принято, – с почтением поклонился москвич.
Дворами и поворотами они заехали на Немцова, пугая и расталкивая фарами вереницы бредущих с работы людей с авоськами и сумками. Остановились у подъезда панельной девятиэтажки; справа нависал угрюмыми темными бастионами огромный «спецпроектовский» дом с квартирами ценой от миллиарда и выше. Кротов, продавши поспешно коттедж, искал хорошую квартиру в центре и ходил сюда приценяться. Планировка понравилась очень, но цены были даже
Юрий Дмитриевич оглядел громадину, задравши голову кверху.
– Бастилия!
– Вот уж правда – Бастилия, – согласился Кротов, удивляясь точности образа.
– Вернутся санкюлоты – будут знать, что им брать и сносить. Пройдемте, господин хороший.
В квартире пахло жареной рыбой. Кротов поморщился и зашмыгал носом: «Да уж, потчуют...»
Московские «ребята» суетились на кухне, надев поверх рубашек пластиковые фартуки. «Откуда взяли? – подумал Кротов. – Или с собой привезли?» И отметил, что ранее здесь не бывал, хоть и знал о существовании этой «конспиративки» и лично платил проживавшим здесь разным людям.
– Всё в ажуре; мойте руки и за стол, – сказал, пробегая мимо с тарелками, один из москвичей. Другой крикнул вслед ему из кухни: – Уксус яблочный?
– Да, яблочный, и ложку «хеллманса»! И взбей хорошенько, творчески!
– Учи ученого...
Сели вкруг овального стола, сервированного по-ресторанному. Кротову страшно хотелось выпить и поесть, и он с печалью обнаружил отсутствие на столе водки и мяса. Какой-то салат, в основном из капусты и свеклы, резаные овощи, сыр, немножко соленой рыбы, неестественно тонко нарезанной. «Пижоны, – заключил Кротов и сказал:
– Желателен аперитив.
– Вкус перебьешь, – сказал Юрий Дмитриевич; прозвучало как «перебьешься».
В общении с Кротовым бородатый начальник прихотливо лавировал между «вы» и «ты». Если у Филимонова эти переходы означали неодобрение или доверительность и легко прочитывались Кротовым, то Юрины перемены тональности были глубже и многозначнее и соотносились в большей степени с внешними обстоятельствами; будто оба они – два актера, а сцена и зритель и пьесы постоянно меняются.
Юрий Дмитриевич разлил белое вино из длинной бутылки, обернутой салфеткой. Кротов пригубил бокал: холодное, с чистым вкусом, слегка напоминало выдохшееся шампанское.
– Пьем за встречу, – легко, без нажима сказал Юрий Дмитриевич. – Под салат и закуски я вас познакомлю, за главным блюдом поговорим.
– А за десертом? – спросил Кротов.
– Не будем спешить. Ваше здоровье, господа!
Кротов потянулся к салату, но сидевший от него слева москвич – Юра расположился напротив – вскочил с готовностью и, ловко орудуя двумя ложками сразу, подцепил и высыпал на кротовскую тарелку изрядную горку салата. Заметив ограничительный жест, москвич улыбнулся:
– Съедите. И добавки попросите.
Салат оказался необычайно вкусным. Кротов слопал всё в один прием и посмотрел на соседа с восхищением.
– В нем много секретов. – Сосед поднял взгляд на товарища, как бы испрашивая у него разрешения на разглашение. – Первый секрет – картошка. Режем очень мелкой соломкой и на десять секунд опускаем в кипящее масло.
– Предварительно высушив порезанный картофель полотенцем, – уточнил второй москвич.
– С ума сойти, – сказал Кротов. – Можно еще?