Слой-2
Шрифт:
Юрий Дмитриевич коснулся губ салфеткой и снова положил ее на колени.
– Талантливый человек талантлив во всем. Автор этого салата, прошу любить и жаловать, – сидящий ошую... да, слева от вас Валерий Павлович: профессор, доктор философии, второй диплом – университет Беркли, Калифорния. Одесную от вас имеет честь восседать мой давешний друг Геннадий Аркадьевич, коллега по профессии.
– Вы имеете в виду журналистику? – намекающе подал голос Кротов.
– Что имею, то и введу, – Юрий Дмитриевич на миг угрожающе блеснул глазами. – А перед вами, друзья мои, тот самый Сергей Витальевич: преуспевающий банковский деятель и новая звезда
– Ну вас к черту, Юра.
– Терпите, Сережа. Научитесь слушать правду о себе. Так вот, Сергей Витальевич: бывший прекрасный спортсмен – сейчас, заметим, немного обрюзг, терпите! – отличный семьянин, хороший друг, человек нежадный, но умеющий считать деньги; в партийной номенклатуре не состоял, преступных связей не имеет. А теперь, прошу внимания, самое главное: Сергей Витальевич по натуре не предатель.
– Характер нордический, твердый, – закончил тираду Кротов. Он испытывал ужасное чувство неловкости, как девица на выданье.
– Не предатель! – поднял палец Юрий Дмитриевич. – Всё вышеперечисленное вкупе с последним и явилось причиной появления вас, уважаемый Сережа, за этим дружеским столом. Предлагаю выпить здоровье Сергея Витальевича Кротова, банкира и человека.
– Спасибо, – ответил Кротов в полной растерянности чувств. – Именины, право слово...
– Попробуйте рыбу, – предложил Геннадий Аркадьевич, – и немного обжаренной петрушки.
– Разве петрушку жарят? А я гляжу, что это за хворост такой...
– Совсем чуть-чуть, для аромата... Ваш соленый муксун восхитителен, но жирноват слегка, знаете ли, жирноват, Сергей Витальевич. Но если сбрызнуть лимончиком...
– Кончайте, ребята, – рассмеялся Кротов. – Давайте просто поедим и выпьем. Ну вас на хрен с вашей кулинарной академией. И вообще, меня зовут Сергей.
– Валера.
– Гена.
– Юра! – сообщил бородатый. – Прошу без слез и поцелуев.
– Это Сергей тогда Арутюна испугался?
Вопрос был задан москвичом Геннадием и адресовался Юрию Дмитриевичу; бородатый кивнул с улыбкой и внимательно посмотрел на Кротова, фиксируя его реакцию. Кротов жевал муксуна с жареной петрушкой.
– Не вижу хлеба, – сказал он, прожевав и проглотив. – Есть соленую рыбу без хлеба я не привык.
– Простите, не подумали, – огорченно проронил москвич Валерий. – У нас есть что-нибудь в кухне? Увы... Может, сбегать? Я видел здесь хлебную лавку.
– Сережа потерпит, верно? Начнем избавляться от плебейских привычек. Спокойно, Сережа, я никак не хотел вас обидеть. Могу принести извинения, ежели таковые потребны.
– Вам ли извиняться, Юрий Дмитриевич, перед...
– Ну, вы обиделись. Прости, Сережа, каюсь: есть у меня привычка поюродствовать,
– Раскаянье достойно похвалы.
– Сдаюсь, окончательно и бесповоротно сдаюсь, – Юра поднял руки; вилка и нож торчали державой и скипетром; «ребята» жевали, поглядывая друг на друга.
Случившееся обязательно повторяется, коснувшееся тебя прикоснется снова. Конечно же, он не забыл Арутюнчика, американского предпринимателя русско-еврейско-армянского происхождения, этого законченного космополита, гражданина планеты со штатовским паспортом. Помнил он и правительственную дачу в предместье Москвы, плетеную мебель под тентом, как в михалковских кино про помещиков, пристальное любопытство в глазах собеседников и сам толк неспешных разговоров – политика и культура, демократия и русская душа, нефть и доллары, Восток и Запад и Россия
Юрий Дмитриевич был откровеннее: есть ли у Кротова прямой выход на областного губернатора, знаком ли с Неёловым, какие связи в «Газпроме». В конце концов, Кротов не выдержал и прямо спросил, чего от него хотят. Желали от него, в сущности, не так уж много: вывести Арутюнчика лично на ямальского губернатора. Кротов снова спросил: зачем? Ему сказали, что у американцев есть новинка – компактные ядерные электростанции разового пользования, без дозарядки и размером с железнодорожный вагон; одна такая способна питать электричеством целый северный район типа Пуровского (район был точно назван американцем). Он спросил, где они действуют. Нигде, ответили ему, это эксперимент. Тогда Кротов сказал: почему бы не провести этот эксперимент на Аляске? К нему сразу утратили интерес, и разговор вернулся к более безопасным и приятным темам.
Под занавес Юра предложил Кротову ежемесячные хорошие деньги. За что, спросил Кротов. Юра ответил: за то, что в Тюмени у нас будет наш хороший человек. Кротов сказал, что деньги привык зарабатывать. Юра бросил американцу: ты понял, бродяга, какие у нас люди в Сибири? Это вам не Брайтон паршивый...
Было это давно, но не слишком. Весною, во время второго контакта, Юрий Дмитриевич прокатил однажды имя Арутюнчика пробным осторожным шаром, но Кротов смолчал, и москвич понял всё и ни разу более Арутюнчиком не обмолвился. И вот полгода спустя Юрочкин «коллега по профессии» сделал новый вброс, и Кротов как-то сразу решил, что эту игру нынче следует доиграть до конца.
– Да, Юрий Дмитриевич, всё хочу спросить, да забываю: тогда у вас получилось что-нибудь?
– Вы о чем? – Бородатый был весь внимание.
– Про электростанцию.
– Получилось, – спокойно сказал бородатый, и Кротов опешил:
– У нас, на Ямале? Я даже не слышал...
– Север велик, – равнодушно заметил Юрий Дмитриевич. – Разве я что-то сказал про Ямал? Мэтр, не пора ли горячее?
Геннадий Аркадьевич одобрительно кивнул, переложил с колен на стол салфетку, беззвучно отодвинул стул и отправился в сторону кухни.
– Осетрина, как правило, суховата, – сказал Валерий Павлович, – однако наш друг Геннадий непревзойденный мастер по части жарения хорошей рыбы. Готовьтесь, Сережа, сейчас вы ахнете. Даже без хлеба.
– Трам-па-па-пам-м-м! – пропел бородатый, и мэтр внес большую тарелку, где дымилось нечто золотистое, и поставил посреди стола.
– Никакого лимона! – вскричал Геннадий Аркадьевич, увидев движение кротовской руки. – Будет подан соус, господа.
Вкус был мягким, нежным, сочным под хрустящей корочкой, отдавал чем-то знакомо-таинственным, и Кротов даже отказался было от соуса, но прибежавший из кухни с фарфоровым, уточкой, соусником мэтр Геннадий настоял, и был прав.