Сложенный веер. Трилогия
Шрифт:
Но спустя пять лет споры по поводу правила первенства, составлявшего основу Регламента, прекратились, Империя расправила могучие крылья и обратила свой взор на все еще неподвластные ей земли по обе стороны своих владений. Королева официально провозгласила завершение века борьбы за жизнь и начало века завоеваний.
И стало так. И доныне при рождении не знает своей судьбы ни один лорд Аккалабата. Самые разумные из молодых даров предпочитают об этом не задумываться: точить и полировать клинки, скакать на ямбренских породистых жеребцах по извилистым горным тропам или скалистым берегам Эль-Эсиля, пролетать редкими ясными ночами над бурлящим Эль-Зимбером, всей кожей впитывая
Но против природы и обязательств перед кланом не пойдешь.
И в какой-то день старший из двух даров отставит бокал на резной деревянный столик, замолчав на середине фразы, и, неотрывно глядя в черные или светло-серые глаза напротив, медленно встанет, зайдет за спину, положит руки на плечи… Потянет на себя, запрокидывая голову — тому, с кем два дня назад вместе стаскивал грязные знамена со стен поверженного города (еще на несколько километров раздвинулись границы Аккалабата) — и вопьется губами в губы. Или неловко прикоснется, лишь намечая желание поцелуя. Второму ничего не остается, кроме как ответить, ведь ты старший дар — старший по крови и по возрасту (пусть хоть на несколько дней) — и у тебя право первого — право каруна. Вы оба знали об этом праве, когда в первый раз в бою прикрывали друг другу спину, когда в первый раз он провел щеткой по твоим спутанным перьям, когда пришла твоя очередь утешать, защищать, гладить по волосам, усмиряя тягучую боль. Ты уводишь его в спальню, суетливо раздеваешь (сколько бы тебе ни было лет, но это твой — и его — первый раз)…
На следующий день он не выходит из комнаты, а ты, встав пораньше, отправляешься в тот самый замок за полосой леса. Ты входишь туда, как к себе домой. Тебя и раньше принимали здесь как своего, но теперь как хозяина. Ты объявляешь челяди, что их лорд больше не вернется, а ты намерен посетить их через пару недель вместе со своей деле, которая, несомненно, будет расстроена, если обнаружит какой-то непорядок. Дворецкий, садовник, оружейник смотрят в землю, шепчутся, но почтительно кланяются тебе и обещают, что постараются, что госпожа будет довольна.
Ты возвращаешься домой вечером, после отчаянной скачки под грохочущим ливнем по бездорожью, через канавы, прорезающие необработанные поля, сквозь ветки прибрежной рощицы, расцарапавшие тебе лицо, через мелкую речушку, разделяющую (вчера разделявшую) два дариата. Или после яростного, бессмысленного полета сквозь сухой, как твои глаза, воздух над истомленной долгим ожиданием дождя землей. Слуги смотрят на тебя с почтением — их господин обзавелся деле. Им не предстоит встречать другого дара с новой госпожой. Детки пойдут, веселые холостяцкие пирушки и тихие вечерние молчания у огня (на двоих, для двоих) сменятся изысканными балами, куда будут съезжаться женатые соседи со своими деле.
Радостные хлопоты захватывают домочадцев. Садовник с утра пораньше заложил под окнами клумбу («На ней будут золотые и
У господина кровь стучит в ушах, в горле першит от горячего воздуха, отравившего за несколько часов безумного полета все мысли и парализовавшего чувства. Господин чувствует себя почти счастливым, потому что только так — с мертвыми мыслями и застывшими чувствами — он может открыть дверь в свою семейную опочивальню. Новая деле ждет. На свежем белье, почти прижавшись к стене лицом, повернув к тебе неестественно белую и совершенно голую спину. Вдоль торчащих лопаток выделяются черные мазки спекшейся крови. Но лучше смотреть на эту спину, чем на огромный нелепый узел в углу. В нем не только окровавленные простыни.
Теперь все зависит только от них двоих — дара и его новой деле. Если у них получится, то через неделю новая хозяйка замка выйдет в вечернем платье (не забыть заказать в столице!) к ужину, сопровождаемая восхищенными взглядами слуг. Нужно будет обзавестись камеристкой из местных тейо, прекрасная деле пока не умеет укладывать волосы в высокую прическу и красить губы. И снять мечи, украшающие каминный зал, — перенести и запереть их в оружейную: деле не любят оружия. Оно навевает грустные воспоминания. А никто в замке не желает огорчать свою деле.
Когда дар представляет новую деле ко двору, не все бывают довольны. Старейшины клана, в котором стало на одного лорда меньше, отворачиваются и поджимают губы. Маршал Аккалабата может нахмурить брови, недосчитавшись хорошего мечника.
И не стоит поворачиваться спиной к тому, сгорбившемуся в углу, мимо кого твоя деле идет не узнавая, не притрагиваясь, хотя каждый сантиметр его спины ей знаком, каждое перо в его крыльях ею ухожено, так же, как твое. Был знаком, было ухожено. Ты успел первый. И тому, другому, хоть он и глядит на тебя как на отвратительное насекомое, придется погасить ненависть во взоре и смириться. Ты поступил как должно, исполнил Регламент и свое предназначение. Но все-таки не стоит поворачиваться к нему спиной…
Думай о хорошем. Одноклассники по военному корпусу одобрительно хлопают тебя по плечу и наперебой приглашают новую деле танцевать. Королева кивает головой молодой паре, и жизнь идет своим чередом.
Глава IV. Все входят в двери
Антон Брусилов, лейтенант десанта
Ему уже давно не было так скучно и так мучительно неудобно.
Неудобно за себя и за своих ребят, и перед своими ребятами.
Чертова баба действительно пришла сюда на экскурсию. И ему, скрутив в кулак всю свою волю, сдерживая накопившееся раздражение, пришлось эту экскурсию проводить. На них пялились.
Большинство из парней, конечно, уже бывали на миссиях с гражданскими и с дипломатами, работали с ними на заданиях (найти, спасти, вытащить, вернуть или — найти, допросить, выкрасть, уничтожить) и вообще — не в безвоздушном же пространстве мы живем. Хотя особую группу спецназа, которой он командовал уже не первый год, высшее командование предпочитало держать подальше от гражданского населения.