Случайные смерти
Шрифт:
– А сколько это, до суда? – Полгода, если повезет.
– Полгода – ты пропустишь Рождество!
Фрэнк сказал:
– С моим послужным списком я пропущу не одно Рождество. Ты была в гриме, а меня Векслер выловит на опознании, как проспиртованную вишню из пломбира с фруктами.
– Ты хороший человек. Фрэнк.
– А?
– Такой терпеливый. – Она улыбнулась. Прозрачные зубы, десны светло-розовые, как жевательная резинка. – Боюсь, я поступила довольно безответственно. В следующий раз мы все провернем, как надо. Осмотрим место и всякое такое.
– Никаких
Лулу уселась к нему на колени, прижалась, обвила руками.
– Мне так понравилось, как ты двинул ему в нос. Словно это самое плевое дело. Ты был такой небрежный, такой расслабленный.
– Подбородок, – сказал Фрэнк. – Я ударил его в подбородок.
– Он вырубился еще на ногах, правда? Я видела, как у него глаза закатились. До чего странно, должно быть, когда тебя двинут так, что теряешь сознание.
Фрэнк сказал:
– А вдруг он стукнулся головой об пол и повредил мозг и теперь не сможет нормально говорить, будет мычать или еще что? Вдруг я убил беднягу? Хороша шуточка, а – двадцать пять лет в тюряге за кражу часов?
– Боже мой, и они ведь отберут их у тебя, да?
Фрэнк сказал:
– Давным-давно, еще совсем мальчишкой, я недолгое время был профессиональным боксером.
– Как тебя звали?
– Меня звали Фрэнк Дикки.
– Дикий!
Всего лишь догадка, но она попала в точку. Фрэнк вздрогнул:
– Да, когда-то меня называли именно так.
Лулу возбужденно запрыгала на его коленях.
– Что случилось? Расскажи!
– Я провел восемь боев. Первые пять раз мои противники отправлялись в нокаут на первой же минуте первого раунда, после первого моего удара.
– Ты меня дуришь!
– Первый удар. Правой наотмашь. Бац! – Фрэнк продемонстрировал свою манеру. – Пять боев, а потом мой контракт перекупил парень по имени Херб Мунш. Решил, что сделал ценное приобретение. Он потратился на меня, платил за спарринг-партнеров, за мясо. Следующие два поединка прошли с таким же результатом. Первый раунд, первый удар. Бац! И они в отрубе.
– А по телику тебя показывали?
– Херб потянул кое-какие ниточки и устроил мне схватку на TSN. Если бы я выиграл, бой показали бы по всей стране.
– С ума сойти!
– Для решающего сражения Херб купил мне новую экипировку. Зеленые трусы с белыми полосами и подходящую обувку, белую с зелеными шнурками.
– Ты, наверное, был неотразим. Женщины небось так и липли.
Фрэнк покачал головой.
– Херб их близко не подпускал.
– Молодец Херб.
Фрэнк улыбнулся воспоминанию. Иные женщины были куда хитрее Херба, как выяснилось.
– Что смешного?
Фрэнк сказал:
– Начинается бой, и я тут же понимаю, что влип. Я пускаю против него весь свой арсенал, но не могу пробиться сквозь его защиту. Он тем временем просто ждет, пока я выдохнусь. Толпа свистит и забрасывает нас всякой дрянью. Я взбешен, смущен. На пятой секунде четвертого раунда я изготавливаюсь для удара, получаю справа по корпусу и падаю без чувств. Все.
– Что? Ты проиграл, ты
Фрэнк сказал:
– Я слишком медленно двигался. Я был сильный, но недостаточно быстрый для профи. Ты интересовалась, что испытываешь, получив нокаут. Что я видел – звезды, стайку птичек, которая кружит надо мной, насвистывая фьюить-фьюить? Ничего, пустое место. Я пробыл в беспамятстве минуты три. Толпа озверела. Многие ставили на меня и теперь психанули. Но это были сложности Херба, не мои. Меня всю ночь продержали в больнице. Думали, что сломана челюсть. Исследовали так и этак. На следующий день Херб заезжает за мной и везет обедать в шикарный ресторан. Пока мы едим, он рассказывает, рефери досчитал до десяти, я лежу труп трупом, он выскочил на ринг с пушкой в руке. Он потерял на мне пятьдесят штук и был вне себя от ярости. Решил, что я нарочно поддался. Если бы оказалось, что я прикидываюсь, он бы пристрелил меня тут же, на глазах у всех. – Фрэнк пожал плечами. – И все.
– Конец твоей карьеры.
– Да. Несколько лет я работал вышибалой, справлялся, потому что со мной старались не связываться из-за моих габаритов, обычно хватало одного удара. У меня по-прежнему получался старый фокус – если мне приходилось кому-то вмазать, он вырубался. Но челюсть, она только с виду нормальная, а так все равно что стекло.
Лулу сказала:
– Здесь нет вышибал. Во всяком случае тех, кого называют вышибалами. Зато есть охрана. Мистер Фил Эстрада. Может, видел. Носит тройки, всегда улыбается и причесан, будто сию минуту от парикмахера. Вероятно, так оно и есть, поскольку, как мне сказал папа, одна из привилегий мистера Эстрады – неограниченное количество бесплатных стрижек, и он приводит себя в порядок три раза в неделю, по субботам, понедельникам и средам. Так что, видимо, если в отеле что-то случится, заниматься этим придется ему.
– Куда б ты ни пошел, – сказал Фрэнк, – всюду найдется кто-то, кто улаживает неприятности, решает проблемы.
– Филу и маникюр полагается бесплатный. Но Фил отказывается делать его чаще, чем раз в неделю.
Фрэнк сказал:
– Полезно иметь такие способности, уметь отсудить людей, заставить их вести себя разумно. Всегда найдется работа. Можно неплохо получать, и обычно это не слишком опасно.
– Я люблю опасность. Полезно для души.
– Зато для сердца вредно, – сказал Фрэнк, который исходил эту местность вдоль и поперек.
Лулу хотела заспорить, но, сделав над собой усилие, промолчала. У Фрэнка было печальное выражение лица. Интересно, о чем он думает. Что толку размышлять о прошлом – все равно ничего не изменишь, как ни старайся. Ее влекло к нему и это: он казался ей человеком, который стоит на земле, устремив глаза к горизонту.
А он, отчего он связался с ней?
Она знала себя. Люди, мужчины и женщины, не могли отвести от нее глаз. Но не потому, что понимали: перед ними вид, занесенный в Красную книгу, экзотическая особь, хрупкая, прекрасная и редкая. А потому, что она была странная, потому, что она была непонятная, уродец из паноптикума, другая.