Слуга царю...
Шрифт:
Выход был все же в конце концов найден, причем с пресловутой польской изворотливостью, передавшейся, видно, через столетия от определенного рода бывших сограждан, более-менее организованно перекочевавших в мире Бекбулатова в более хлебные места Российской империи…
В одно прекрасное утро штаб-ротмистра со всей почтительностью (некоторые надзиратели тоже уже имели честь ознакомиться с разносторонними талантами арестанта, лежавшими далеко вне сферы лингвистики) извлекли из камеры и повели куда-то… То ли начальство тюрьмы не ожидало от своего «крестника» особенной тяги к воле, то ли, наоборот, уповало на нее, но его отправили без наручников чуть ли не через весь город в некое административное здание под конвоем одного, уже знакомого нам, рядового
Долговязый солдат, оказавшийся весьма словоохотливым (причем словоохотливость его возрастала от пивной к пивной, которые странноватая парочка посещала с завидной регулярностью на всем протяжении долгого маршрута), мешая польские, немецкие и даже русские слова поведал своему «с неба свалившемуся» подконвойному много такого, чему уши штаб-ротмистра просто отказывались верить.
По словам Войцеха, Владимир пребывал сейчас именно в Москве, однако не во второй столице Российской империи, древнем стольном граде, где испокон века короновали государей всероссийских, а в административном центре Речи Посполитой Московской — восточной части триединой Польской монархии, раскинувшейся от Вислы до Волги и от вятских лесов до степей Малороссии.
Хотя, собственно, таких понятий, как «Малороссия» да и «Россия», вообще в этом мире не существовало…
Из-за фатального просчета новгородцев, остерегшихся звать в качестве главнокомандующего своей дружиной многоталанного Александра Ярославича, стальная лавина крестоносцев Тевтонского ордена в 1242 году хлынула на только что пережившие кошмар первой волны монгольского нашествия русские земли, огнем и мечом насаждая у восточных славян католичество и немецкий «орднунг». Конечно, колонизация громадных по европейским меркам просторов «Остланда» заняла у немцев, ряды которых пополнялись почуявшим наживу разноплеменным людом со всей Европы, не годы, а несколько столетий, выхолостив попутно напрочь запал эпохи великих географических открытий. К чему, рискуя жизнью, тащиться на хрупких, словно ореховых, парусных скорлупках вокруг Африки в поисках морского пути в Индию, не говоря уже о самоубийственном пути через Море мрака на Запад, когда открыт практически безопасный путь в те же земли по суше?
С немецкой педантичностью обустроенный новый северный «шелковый путь» был равносилен открытию Америки и привел к тем же результатам, только роль Испании и Португалии, ожиревших без особенного толку для себя в привычном Бекбулатову мире, заняла Германия, тогда себя Германией не осознававшая и протянувшая свои щупальца далеко на восток. Однако и тут было не все ладно: вместо ремесленников и купцов Центральной и Северной Европы здесь богатели новые конкистадоры, ряды которых пополняло нищающее у себя на родине крестьянство, а развивались пользующиеся успехами своих более удачливых соседей рачительные голландцы, англичане и обитатели многочисленных итальянских республик… Юг Италии, Испания и Португалия, увы, разделили участь России, поглощенные без остатка разросшимися арабскими халифатами, угрожавшими долгое время Франции.
Немало сделала для «локализации» Европы чума, привезенная с товарами из восточных стран и проредившая население с педантичностью аккуратного европейского садовника. Впитанного бывшей Россией, будто огромной губкой, и уничтоженного «черной смертью» избытка населения, игравшего в мире Владимира роль вечного двигателя экспансии за океаны, здесь просто-напросто не было.
Пока вся Западная Европа в середине XVII столетия занималась отражением атак с противоположного берега Атлантики (гребной флот инкского императора Тупанки-Атауа — чего-то среднего между Чингисханом и Генрихом Мореплавателем этого мира, отправленный на поиски легендарной Земли предков, высадил крупный десант во Франции, близ Ла-Рошели, и Европу спасло только некоторое технологическое отставание индейцев), Польша, воспользовавшись
Чем для москалей закончилось «братское» вторжение, Владимир у Пшимановского, недоучившегося студента-историка Краковского университета, загремевшего в армию в основном благодаря своей феноменальной невезучести и близкому знакомству с Бахусом, так и не узнал— они уже приближались к двери с многозначительным номером «666»…
— Почему же вы, мсье Владимир, не желаете меня слушать? — горячился Людовик Пертинакс, расплескивая по мутноватым стаканам, заменявшим коньячные бокалы, содержимое уже второй по счету бутыли, своевременно сменившей первую на боевом посту. — Иностранный легион Французской республики выполняет в заморских территориях не только военные задачи…
Пирушка, в которую сам собой перетек невинный полдник под сенью канцелярских шкафов, была в полном разгаре. К глубокому сожалению, закуска иссякла еще на половине первой емкости пертинаксовского «Курвуазье», поэтому эмоциональный накал беседы неуклонно возрастал с каждой употребленной собутыльниками порцией коньяка. Правда, великолепный агент Иностранного легиона сделал было попытку исправить это упущение, решительным жестом сняв со стойки рожок, который Бекбулатов с некоторым сомнением идентифицировал как местный аналог телефона, и потребовав от какого-то сержанта с неразборчивой фамилией срочно доставить в его кабинет обед на две персоны. Пытался ли выполнить сержант приказание лейтенанта, так и осталось невыясненным, потому что в запертую дверь стучали ежеминутно, но Пертинакс непременно останавливал Владимира, порывавшегося отворить, пьяно ухмыляясь и прижимая палец к губам. Впрочем, вряд ли загадочный сержант вообще понял, чего от него хотел француз, поскольку польское окончание его фамилии «-ский» штаб-ротмистр расслышал явственно, а общаться с ним Людовик пытался, конечно же, на родном французском языке…
— Совершенно с вами согласен, — ответил Владимир горячему галлу, морщась от глотка ядреного французского «табуреточника» и пытаясь, за неимением чего-то более подходящего, занюхать отраву листиком, сорванным с какого-то чахлого растения, медленно угасающего на окне кабинета и напоминавшего внешне всем знакомый фикус. Можно было бы и по-мужицки, рукавом, но не в присутствии же представителя иностранной державы!.. — Просвещение чернож… Пардон, оговорился, чернокожих дикарей входит в прямые обязанности легионеров, равно как и прочие гуманитарные акции, как то: проповедование среди них трезвости, воздержания и человеколюбия, насаждение нравственности…
— Совершенно зря иронизируете, мсье, — хватанувший добрые полстакана обжигающей жидкости француз выказал свою к ней привычку и не стал посягать на ни в чем не повинное растение, и так страдавшее от недостатка солнца на северном окне и избытка мусора в своей обширной кадке, служившей, судя по всему, еще и мусорной корзиной. Он только уныло пощелкал пальцами над столом, аристократически поворошил пальцем редкие хлебные и сырные крошки и, как истинный парижанин, небрежно пожал плечами. — Не скажу за нравственность и трезвость, но свои миротворческие функции Легион исполняет исправно. Хотя бы в Фесском конфликте, в котором я принимал непосредственное участие…
Лейтенант пустился в пространное описание Фесской кампании 1998 года, разбавляя реальные воспоминания боевого офицера, без сомнения нюхнувшего пороху, такими фантастическими отступлениями, что сам пресловутый барон Мюнхгаузен удавился бы от зависти, слушая такое. Правда, роль медведей и волков в его россказнях исполняли верблюды, а турок — бедуины. Владимир не остался в долгу, поведав алчущему армейских баек собеседнику несколько эпизодов из своей боевой юности, естественно не называя имен и местностей, в них фигурирующих.