Слуга Империи

Вурц Дженни

Мара ненадолго задумалась, а потом предложила:

– Начинай готовить еще одного агента для внедрения в дом Минванаби.

Несколько мгновений Аракаси был, по-видимому, поглощен тем, что поправлял выбившийся из ряда узелок на шнурке.

– Госпожа, прошло слишком мало времени после провала нашего агента и после вступления нового властителя в права наследства. Минванаби будут весьма дотошно копаться в прошлом любого желающего поступить к ним на службу, особенно с тех пор как Аксантукар занял трон Стратега. Посылать сейчас чужака в поместье Минванаби слишком

рискованно.

Только последний болван не признал бы правоту мастера. Мара же могла лишь досадливо махнуть рукой: было обидно до слез, что у нее нет надежного и прямого способа получения сведений именно из того единственного дома, который представлял для нее самую большую угрозу. Тасайо был слишком опасен, чтобы его можно было оставлять без присмотра.

– Я должна это обдумать, - сказала она мастеру.

Аракаси склонил голову.

– На все твоя воля, госпожа.
– Его следующее сообщение было еще менее отрадным: - Текума из Анасати болен.

– Тяжело?
– Мара озабоченно выпрямилась.

Несмотря на нелады между их домами, возникшие во время правления ее отца и еще более усилившиеся из-за гибели ее мужа, она уважала старого сановника. И безопасность Айяки во многом зависела от негласного союза между Акомой и Анасати. Внезапно на Мару накатило острое чувство собственной вины. Ведь понимала же она, что искушает судьбу, так и не подобрав себе подходящего супруга. Один наследник - слишком тонкая нить, чтобы можно было на ней подвесить продолжение линии Акома.

Голос Аракаси вывел ее из задумчивости.

– По всей вероятности, прямая опасность Текуме не угрожает, но болезнь не проходит, а он старый человек. Изрядную долю своих прежних сил он утратил со смертью старшего сына Халеско в Мидкемии. При том, что наследником сейчас оказался Джиро... Мне кажется, властитель Анасати устал от Игры Совета и, может быть, от жизни тоже.

Мара вздохнула в глубоком унынии. Остальная часть донесений Аракаси состояла из интригующих, но незначительных деталей, из которых некоторые могли заинтересовать Джайкена. Однако тревога Мары лишала всякой прелести игру ума, которой она всегда так наслаждалась в обществе мастера тайного знания, и потому он получил разрешение откланяться сразу после окончания доклада. Оставшись одна в кабинете, она позвала слугу, чтобы тот подал ей письменную доску, и написала Текуме послание с пожеланиями скорейшего выздоровления. Поставив на пергаменте печать, она велела мальчику-посыльному вызвать гонца, чтобы отправить письмо в Анасати.

Солнце уже стояло низко, клонясь к закату. Жара ослабевала, и Мара в одиночестве прогуливалась по садовым дорожкам, прислушиваясь к журчанию воды в ручье и птичьей суете в кронах деревьев. Тот раунд игры, который привел к власти нового Имперского Стратега, оказался чрезвычайно жестоким и кровопролитным. Придется усваивать новые варианты стратегии и строить новые планы. Хотя победители и побежденные сейчас засели в своих поместьях, подсчитывая собственные приобретения и убытки, строить козни и те и другие могли без передышки.

Тасайо был гораздо

опаснее, чем Десио, но судьба поставила его в более тяжелые условия. Поражение в Цубаре сильно подорвало его ресурсы, да еще он нажил себе непредвиденного - и, вероятно, смертельного - врага в лице нового Стратега. В течение некоторого времени Тасайо будет вынужден действовать чрезвычайно осторожно, чтобы не распылять силы и не позволить возможным врагам нащупать у него уязвимое место.

Многие из старой гвардии ушли из жизни, и на политической арене появились новые силы. Несмотря на сомнительную роль, которую сыграла Партия Синего Колеса в катастрофе за Бездной, эта партия - члены клана Каназаваи и семья Шиндзаваи прежде всего - на удивление всем вышла из последних передряг почти невредимой. Они по-прежнему почитали императора и день ото дня приобретали все большее влияние.

Мара прикидывала в уме, каковы возможности того или иного предстоящего поворота в политике. Взрыв смеха и громкие возгласы, раздавшиеся в доме, дали ей знать, что Кевин и Айяки вернулись домой из своей вылазки. На северных озерах водилась пернатая дичь, и недавно перелетные птицы возвратились на свои гнездовья. Кевин согласился проводить мальчика на озера поохотиться и поупражняться в искусстве обращения с луком. Мара не надеялась на успех этого предприятия: уж слишком мал был Айяки для таких забав.

Однако вопреки всем ожиданиям ее сын со своим взрослым компаньоном ворвались в сад с отличным охотничьим трофеем - парой убитых крупных птиц. Айяки завопил:

– Мама! Смотри! Я их подстрелил!

Кевин улыбнулся малолетнему охотнику, и Мару захлестнула волна любви и гордости. Ее ненаглядный варвар еще не вполне избавился от приступов черной тоски, которые начались у него после получения известий о сорванных мирных переговорах. Он не заводил об этом речей, но Мара знала, как его угнетает рабское состояние, независимо от того, сколь глубокой оставалась его привязанность к ней самой и к Айяки.

Но тревоги взрослых не должны были отравить мальчику минуты воодушевления: ведь он впервые имел право похвастаться делом, достойным настоящего мужчины! Мара сделала вид, что поражена этим подвигом:

– Ты? Да неужели сам подстрелил?

Кевин улыбнулся:

– Он и вправду их подстрелил. Он просто прирожденный лучник. Он убил обеих... как там по-вашему называются эти синие гусыни?

Айяки наморщил нос:

– И никакие не гусыни. Глупое какое слово! Я же тебе говорил: это джоджаны.

Он засмеялся: споры насчет названий разных вещей стали для них неиссякаемым источником веселья.

На Мару вдруг повеяло холодным ветром из прошлого. Отец Айяки был сущим демоном, когда в руках у него оказывался лук. Она не смогла скрыть оттенок горечи, когда сказала:

– По правде говоря, этот дар Айяки получил по наследству.

Кевин нахмурился; Мара редко заговаривала о Бантокапи из Анасати, брак с которым был для нее одним из ходов в Игре Совета.

Мидкемиец сразу же начал изобретать способы, как бы отвлечь ее от горьких дум.