Слуга Империи
Шрифт:
Мара даже засмеялась от удивления:
– Откуда ты знаешь?..
Хокану покрутил в руках свой кубок.
– Когда ты описывала убранство гостиной госпожи Изашани в Имперском дворце, у тебя было достаточно красноречивое выражение лица. Кроме того, Джайкен как-то упомянул, что некий претендент на твою руку однажды подарил тебе птицу ли. По его словам, ты не смогла держать ее в неволе и выпустила уже через две недели.
Слово "неволя" немедленно заставило Мару вспомнить об ее тяжких заботах, связанных с Кевином. Постаравшись не выдать
– Ты очень наблюдателен.
– Но я сказал что-то такое, что встревожило тебя.
– Хокану отставил кубок в сторону.
– Мне хотелось бы знать...
Мара досадливо отмахнулась:
– Просто я припомнила рассуждение одного из варваров.
– В их обществе можно услышать чрезвычайно интересные рассуждения, - сказал Хокану, глядя ей прямо в глаза.
– Рядом с ними мы иногда выглядим словно упрямые, слепые несмышленыши.
– А ты изучал их повадки?
– вырвалось у Мары. Хокану, по-видимому, не увидел в ее явном интересе ничего достойного порицания: его самого этот предмет весьма занимал.
– За провалом мирных переговоров в Мидкемии кроется нечто гораздо более важное, чем думают у нас в народе.
– Затем, словно не желая позволить, чтобы разговоры о политике разрушили очарование момента, наследник Шиндзаваи решительно вернул беседу в прежнее русло: - Прости меня. Я не хотел напоминать тебе о тяжелых временах. Мой отец понимал, каково тебе пришлось той ночью в Имперском дворце. То, что ты смогла отбить все атаки и притом остаться в живых, делает честь Акоме... так он говорил.
– Прежде чем Мара успела что-то возразить, он снова пытливо взглянул ей в глаза.
– Для меня было бы очень важно из твоих собственных уст услышать, что же тогда произошло.
Мара заметила, как шевельнулась его рука, лежавшая на столе. С непостижимой чуткостью, которой, как видно, были наделены они оба, она поняла: Хокану томится от желания обнять ее. Властительница вздрогнула, на миг вообразив, какие ощущения она могла бы испытать от его прикосновения. Для нее он был не просто привлекателен. Он понимал ход ее мыслей и движения души; между ними не существовало ни барьеров воспитания, ни противоборства чувств, которые так осложняли ее отношения с Кевином, хотя и придавали им остроту. И если варвар противился проявлениям ее темной цуранской натуры и скрашивал юмором тяжелые мгновения жизни, то с этим человеком, сидевшим за столом напротив Мары, все было иначе: он просто понимал ее и был готов взять на себя ее защиту.
Мара снова поймала себя на том, что смотрит на собеседника во все глаза; чтобы многозначительное напряжение их встречи не разрешилось порывом страсти, требовалось тщательно обдумать ответ на его просьбу.
– Я помню множество разломанных птичьих клеток, - сказала она с деланной беспечностью.
– Властитель Хоппара соединил свой отряд с моим, и те, кто штурмовал его апартаменты, не нашли в них ожидаемых жертв. Тогда они со зла разбили клетки любимцев госпожи Изашани - птичек ли - ив клочья изодрали ее знаменитые пурпурные
Хокану не поддался на уловку Мары и не позволил вовлечь себя в безличную светскую беседу.
– Госпожа Мара, - сказал он тихо, но столь выразительно, что у нее мороз пробежал по коже, - возможно, я позволяю себе слишком большую дерзость, но в Империи происходят такие события, которых никто из нас не мог предвидеть еще несколько месяцев назад.
Мара поставила на стол свой кубок, опасаясь, что иначе не сумеет скрыть легкую дрожь в руках. Она знала, отлично знала, к чему он клонит, но ей трудно было разобраться в собственных всколыхнувшихся чувствах. Запинаясь, она спросила:
– Что ты имеешь в виду?
Хокану видел ее смятение; для этого ему не нужно было никаких слов. Он подался вперед, как бы подчеркивая серьезность того, что собирался сказать:
– Мой брат остался по ту сторону Бездны, и теперь считается, что мне предстоит унаследовать титул отца.
Мара кивнула, безошибочно угадывая его душевную боль от внезапной утраты Касами, с которым он вместе воспитывался и которого привык считать братом. Однако, преодолев нахлынувшую печаль, Хокану улыбнулся:
– Когда я впервые увидел тебя... признаюсь, госпожа, в тот раз я был крайне огорчен.
Столь неожиданное признание рассмешило Мару:
– Какой у тебя странный способ говорить комплименты, Хокану.
Его улыбка стала шире, и глаза загорелись от удовольствия при виде румянца, вспыхнувшего у нее на щеках.
– Мне следовало бы выразить это иначе, прекрасная госпожа. Тебе станет понятно мое огорчение, если я напомню, что впервые увидел тебя в день твоего бракосочетания.
Воспоминание заставило Мару помрачнеть.
– С этим бракосочетанием связано много огорчений, Хокану.
И снова она вздрогнула: неведомо откуда взявшаяся уверенность подсказала ей, что он и это понимает без всяких объяснений.
– Мара, - произнес он так мягко, что слово могло показаться лаской.
– У каждого из нас есть долг перед предками. С раннего отрочества я уже знал, что мой жребий - способствовать расширению дружественных связей нашей династии с другими знатными семействами и что самый верный путь для этого - политически выгодный брак. И я всегда предполагал, что невесту для меня выберет отец. Но теперь...
Мара договорила за него:
– Теперь ты наследник властителя прославленного рода.
Облегчение, испытанное Хокану, было почти осязаемым.
– Приходится принимать в расчет и другие соображения.
Вспышка надежды в душе Мары смешалась с болезненным разочарованием: получалось, что она все-таки неверно истолковала его побуждения. Да, она была ему не безразлична, и вот теперь, зная, как действует на нее его присутствие, он щадил ее чувства, проявляя доброту и заботливость. Чтобы облегчить его задачу, Мара поспешила сделать ответный ход: