Слуга Империи
Шрифт:
Победа была знаменательной: прибывающие властители, едва войдя в Палату, уже видели, что одна из влиятельнейших семей клана признала главенство Акомы. Не имея намерений оспаривать права Мары, они с разной степенью воодушевления приветствовали ее и расходились по местам.
И наконец в палате появился властитель Беншаи из Чековары - признанный обладатель титула предводителя клана Хадама. Он стремительно направился к своему месту; вокруг его дородного тела вздувались, подобно парусам, яркие одежды. Не прерывая разговора с одним из своих советников, являя собой живое воплощение полнейшей
На мгновение он встал как вкопанный, вытаращив глаза, затем жестом заставил умолкнуть словоохотливого советника и с удивительной (для особы со столь объемистой фигурой) резвостью преодолел оставшиеся десять ступеней, чтобы встать лицом к лицу с властительницей Акомы.
Тактика Мары теперь была совершенно ясна, так что Кевин воздержался от дальнейших замечаний. Несмотря на то что входить в Палату пораньше полагалось правителям рангом помельче, Мара добилась желаемого эффекта: всякий, кто стоял на полу у подножия подмостков и вынужден был смотреть на нее снизу вверх, оказывался в заведомо невыгодном положении.
– Властительница Мара...
– начал властитель Чековары.
– Я здорова, досточтимый властитель, - перехватила инициативу Мара.
– Здоров ли ты сам?
Кое-кто из захудалых правителей постарался подавить смешок. Ответ Мары на незаданный вопрос создавал впечатление, будто предводитель клана признал за Марой право на более высокое, чем у него, положение в обществе.
Властитель Беншаи вскипел от возмущения и бросился отвоевывать позиции:
– Я вовсе не то...
– Вовсе не что, досточтимый властитель?
– снова перебила она его.
– Прости, я полагала, ты придерживался правил вежливости.
Однако человека, привыкшего распоряжаться, нельзя надолго выбить из колеи словесными выкрутасами. Придав своему голосу должную меру властности, он заявил:
– Госпожа, ты сидишь на моем месте.
Властительница Акомы ответила ему ледяным взглядом. Столь же надменным тоном она отчеканила - так, чтобы никто в зале не пропустил мимо ушей ее слова:
– Я придерживаюсь иного мнения.
Властитель Чековары выпрямился во весь рост.
– Да как ты смеешь!
– рявкнул он с такой силой, что у него задребезжали металлические украшения на шее и запястьях.
– Тихо!
– потребовала Мара, и собравшиеся в зале повиновались.
Их покладистость не ускользнула от внимания господина Беншаи. Поворотив короткую шею, он свирепо оглядел своих союзников, оказавшихся столь ненадежными. Лишь гордость не давала ему сникнуть.
– Пришло время поговорить начистоту, сородичи, - объявила Мара, обращаясь не только к властителю Чековары, но и ко всему собранию.
Теперь уже в просторном зале установилось гробовое молчание.
Придавая огромное значение узам крови, цурани старались без особой надобности не подвергать испытанию крепость этих уз. В повседневной жизни каждое обращение к родственным связям считалось сугубо личным, хотя и важным делом, и лишь тогда, когда под угрозой оказывались долг и честь, можно было услышать публичное воззвание
– Волею судьбы вы все принадлежите к клану, издавна покрытому славой...
– Чтобы поднявшийся гул одобрения не заглушил ее следующие слова, ей пришлось повысить голос: - но не обладающему достаточной силой.
– Зал снова притих.
– Мой отец считался одним из самых знатных властителей в Империи.
– И на этот раз ее поддержали несколько голосов.
– Но когда его дочери пришлось в одиночку защищаться от могучих врагов, никому из сородичей не пришло и в голову оказать ей даже видимость поддержки.
Мара обвела взглядом притихшие галереи.
– Я не хуже вас понимаю, отчего так случилось, - сказала она.
– Однако политические резоны кажутся мне недостаточным оправданием. Кроме того, - с горечью заметила она, - нас не мучает совесть. Так уж устроена жизнь в Цурануани, говорим мы себе. Если убита юная девушка, если священный натами какой-нибудь славной семьи перевернут гербом в грязь - посмеет ли кто-нибудь оспаривать всеобщее убеждение, что такова была воля богов?
Мара впивалась взглядом в каждое лицо, ища в нем признаков несогласия.
– А я утверждаю, что воля богов ни при чем!
– вскричала она, прежде чем самые смелые из правителей успели запротестовать.
Ее слова раскатились по галереям, и страстная сила убеждения, вложенная в них, приковала всех к креслам.
– Я Мара из рода Акома. Я та, которая заставила считаться с собой властителя Анасати и нанесла поражение властителю Джингу Минванаби, находясь под крышей дома его предков! Я, которая превратила Акому в самую могущественную семью клана Хадама! Я утверждаю, что мы сами вершим свою судьбу и определяем свое место на Колесе Жизни! Кто рискнет возразить мне?
Зал отозвался гулом; некоторые властители заерзали на местах, почувствовав себя неуютно. То, что они услышали, отдавало богохульством.
– Госпожа, ты высказываешь опасные мысли!
– выкрикнул кто-то.
– А мы и живем в опасные времена, - отпарировала Мара.
– Пора мыслить смелее.
С этим согласилось все высокое собрание, хотя и не без внутреннего сопротивления. Тихий растерянный ропот сменился гвалтом оживленного обсуждения, резко прерванного властителем Чековары, который едва сдерживал свою ярость: о нем все как будто позабыли.
– Что же ты предлагаешь, властительница Мара? Чего ты добиваешься, помимо захвата моей должности?
– прокричал он сквозь шум и гам.
Драгоценные камни сверкнули в солнечных лучах, льющихся через купол, когда Мара вытащила из глубин рукава свернутый в трубку документ. Тут уж Кевин с трудом справился с желанием выразить восхищение точным выбором момента.
– Покажи-ка им пряник, - прошептал он про себя. В ярком свете дня трудно было бы не распознать желтые с белым ленты, скрепляющие свиток: эти цвета свидетельствовали, что документ получен от хранителя Имперской печати. Сознавая, что к ней прикованы все взоры, Мара с надменным спокойствием оглядела собрание.