Слуги Государевы. Курьер из Стамбула
Шрифт:
Все тот же земляной вал и деревянный забор по его верху. Со сторожевой башни, над воротами крепости, их окликнул находившийся в карауле казак. Казаки конвоя атамана Могутного что-то ему ответили. Он удовлетворился и, махнув рукой, показал направление, которого следовало придерживаться, чтоб найти дом коменданта.
Внутри крепости был ряд небольших изб, крытых соломой. Чуть повыше, на пригорке, стояла изба попросторнее. Видимо, это и был домик коменданта.
Веселовские вышли из кибитки, зашли за угол избы и поднялись по ступенькам крыльца, вошли в сени, а затем и в светлую комнату. Там сидел молодой человек в мундире прапорщика и читал какую-то книгу. Увидев чету Веселовских, поднялся и представился:
— Прапорщик Иван Касторин. — Нескладная долговязая фигура, мундир висел, как с чужого плеча, косичка тощая. Сам веснушчатый и курносый. Лет восемнадцать, не более.
— Капитан Веселовский Алексей Иванович с супругой своей Марией Ивановной, — отвечал Алеша. — Назначен генерал-поручиком Урусовым комендантом сей крепости.
Было видно, как обрадовался прапорщик, засуетился:
— Господи, Слава Богу, как я рад вам, наконец-то. А то ведь я даже и не знал, что делать-то мне здесь. В прошлом годе, как заложили сию крепость приказом господина тайного советника Татищева, так меня здесь и оставили. А что дальше-то мне делать — ума не приложу. Опыта, простите, нет никакого. Солдаты сами по себе несут службу, казаки сами. А я сам по себе. А теперь вот вы приехали. Размещайтесь, обустраивайтесь. Это ваша теперь изба. А я пойду в другую.
— Хорошо, — согласился Алеша, — давайте все дела на завтра отложим. А то мы с дороги устали. Надо действительно разместиться. А с утра пожалуйте к нам на чай. Заодно и обсудим все. — Веселовский уже почувствовал, что входит в роль коменданта.
— Хорошо, хорошо, господин капитан. До свиданья. До свиданья, сударыня, — прапорщик, весь смущенный, раскланялся и удалился.
— Ну что, Машенька, вот и жилье наше первое, — обнял ее за плечи Алеша. — Как тебе?
— С тобой, милый, мне везде рай, — отвечала Тютчева. — Ну ладно, ты осматривайся, а я с Епифаном по хозяйству займусь, вещи надо распаковывать, раскладывать, убираться здесь.
Дом состоял из двух комнат, разделенных холодными сенями. Одна из них была кухней, а другая горницей. Кухня от 5 аршин в ширину до 6 в длину, горница чуть поболе — 7 на 8 аршин. Высота от пола до потолка была в 3 с половиной аршина. Полы и потолки везде настланы из толстых лиственных досок. Потом Веселовский узнал, что местные дома называют не избами, а связями. В доме было шесть или семь окон, два из которых находились на передней, обращенной на улицу стене кухни, еще два на стене, смотрящей на двор.
Остальные три окна были в горнице. Получалось, что кухня выходила на улицу, а сени и горница во двор. Перед сенями устроено маленькое крылечко с навесом. Крыша соломой крыта и поднималась на три четверти высоты всего сруба.
Из сеней вели три двери. Одна в кухню, другая в горницу, а третья — в чулан. Чулан — отгороженное от сеней дощатой перегородкой помещение, где хранятся обыкновенно сундуки, съестные припасы и прочий мелкий скарб. В одном углу сеней имелась лестница, которая вела на подволоку [19] .
19
Чердак.
На кухне в одном углу была большая битая из глины русская печь с белой трубой. Над самым входом от печи до противоположной стены, на один аршин от потолка, тянулись полати, настланные из досок. На них тоже можно было что-то хранить. Под полатями стояла в углу деревянная кровать. Вдоль стен тянулись лавки, да стол перед ними. В переднем углу, как водится, размещалась божница, уставленная иконами. У стены, возле печи, стоял еще так называемый завалок [20] . На нем самовар высился. У самой двери, возле печи, стояла лохань, над которой повешен был рукомойник.
20
Род стола, в виде низкого длинного шкафа, внутри которого сделаны полки для хранения ежедневных припасов и посуды.
В горнице была также устроена печь слева от входа, а справа стоял шкаф. Напротив печи стояла кровать. Стол и три кривоватых стула завершали перечень всей мебели горницы. Пока Алеша все это рассматривал, Маша с помощью молчаливого Епифана деловито принялась за уборку и наведение общего порядка.
«Господи, — подумалось, — и откуда она все это умеет? Ведь, казалось, росла в барском доме, все за нее делали девки дворовые. Ан нет, все сама может, вот уж хозяюшка настоящая мне досталась».
Так и началась их жизнь в Разсыпной. Веселовский занимался целыми днями с солдатами и казаками. Пока была зима, даже осмотреть валы и их состояние было невозможно. Валов было, кстати, три, со стороны Яика не насыпали. Считали, что берег здесь крутой больно, не подняться будет противнику. Не понравилось это Веселовскому.
Ну да, зимой и так все скрывалось под толстым слоем снега. Толком-то и не определиться. Поэтому время коротали за строевыми занятиями, что проводил Алексей с солдатами, да разводом караулов, в которые наряжали, в основном, казаков по той причине, что казаки все были тепло одеты. И полушубок был у каждого, и папаха мерлушковая. По трое они выезжали в степь разъездами и кружили вокруг крепости, высматривая, не приближается ли кто чужой.
Гарнизон повеселел с появлением коменданта настоящего. Соскучились по начальнику воинскому, по руке твердой, опытной. Даже экзерции строевые выполняли с охотой. Прапорщик Касторин аж светился весь, так радовался, что свалилась с него ноша непосильная. Вышагивал рядом со строем, взад-вперед, командовал задорно, голосом молодым, звонким. Казаки посмеивались в бороды густые, но смотрели одобрительно. Сами тож подтянулись, хотя Лощилин и так держал их в строгости.
Казаки были действительно с Дона. Случай занес их сюда в степь оренбургскую, но все мечтали о возвращении. Командовал ими атаман Лощилин Данила. Мужик статный, в возрасте, широкоплечий, с бородой окладистой. Из-под бровей густых взглядом зыркал. А глаза черные, бесстрашные. Нос с горбинкой. Серьга в ухе. Сказывал:
— Нас ведь тоже с турецкой войны забрали. Мы с атаманами Ефремовым да Краснощековым воевать-то с турками уходили. Против ногаев поганых с калмыками вместе набеги совершали. А потом вот нас взяли тыщу целую да сюда.
— Давно уж это было. В 36 годе, — рассказывали Веселовскому казаки. — Разбросали всех по крепостцам энтим. Где нашенские остальные — и не знаем. Кто погиб, кто домой вернулся, то неведомо. Вот начальник новый, князь Урусов который, из татар крещеных, тот сказывал, что энтот бунт задавим и на Дон нас отпустят. Ты уж похлопочи за нас, капитан. Сколь уж лет в родных городках не были.