Слуги Государевы. Курьер из Стамбула
Шрифт:
— Я бы так не сказал, — Гилленборг сел напротив.
Сен-Северен пропустил замечание премьер-министра:
— Да, Елизавета пользуется популярностью среди русской гвардии, уставшей от засилья выходцев из различных германских княжеств. Да, она берет деньги у маркиза де Шетарди. Но никаких гарантий при этом! Елизавета вам не Остерман. Если оный берет деньги от Габсбургов, то верно служит им.
— Может, доблестный маркиз Иоахим Жак де ла Шетарди не был достаточно щедр с будущей русской Императрицей? — хитро прищурясь, спросил Гилленборг.
— Бросьте, ваше сиятельство, — отмахнулся француз, — только при последней встрече он передал Елизавете 2000 золотых монет.
— Что можно получить за две тысячи золотых монет? — мечтательно закатил глаза шведский премьер-министр. — Неужели Франция хочет за эту смехотворную сумму купить русскую Императрицу со всей русской гвардией?
— Елизавета не Императрица! Она изолирована от двора. Русская инквизиция генерала Ушакова следит за каждым ее шагом. Сам маркиз Шетарди опасается за свою жизнь, которая может в любой момент или закончиться на плахе, или в Сибири. А Сибирь, говорят, — это хуже нашей Бастилии и Кайенны, вместе взятых.
— Вы преувеличиваете, мой друг, — Гилленборг отпил вина и жестом предложил сделать то же самое Сен-Северену. — Наш посланник, Эрик фон Нолькен, сообщает совсем другое из Петербурга.
— Что ж такого интересного мог сообщить ваш посланник? — француз взялся за бокал и рассматривал его на свет, проверяя прозрачность вина.
— Елизавета, дочь Петра, благосклонно приняла от Нолькена сто тысяч, — Гилленборг замолчал, ожидая реакции собеседника, но не дождался и продолжил, — в ответ она обещала то, что русская армия не будет драться с нами за младенца Императора. А деньги… деньги она передаст в гвардейские полки. Это ускорит их выступление против правительницы Анны.
— И вы верите в это? — Сен-Северен поставил бокал обратно, так и не притронувшись к вину. — Она дала вам что-нибудь, кроме неких устных заверений?
— Пока нет. Но Нолькен уверяет, что это дело нескольких недель.
— Ваш Нолькен, — граф поднялся, — и ранее утверждал, что русская армия и ее фельдмаршал Миних ни на что не способны. Но если бы не интриги Австрии, то турок, которых мы всемерно поддерживали в последней войне, ждал бы неминуемый и полный разгром.
— Ваше сиятельство, — Гилленборг продолжал сидеть, — он это делал по прямому нашему указанию. Нашему риксдагу незачем было знать об истинном положении дел в русской армии. Иначе мы бы никогда не получили бы большинства и не смогли бы объединить нацию в едином желании отомстить русским. Слишком сильны в народе воспоминания о великом лихолетье последней войны. А уверения в слабости России и гнев, вызванный убийством несчастного майора Синклера, в чем нам, каюсь, очень помогли русские, сплотили народ. Финансовая помощь, что оказал нам Его Величество Король Франции, позволит провести войну без потерь. Русские сами передерутся между собой, а мы лишь окажем им помощь в избавлении от министров-иностранцев. Нами заготовлены уже обращения к русскому народу. А в благодарность новая Императрица вернет нам все, что мы у нее попросим. Вот так, дорогой граф! — Гилленборг торжествующе и слегка насмешливо посматривал снизу вверх на француза:
— Эту войну мы выиграем в кабинетах!
Сен-Северен смотрел на премьер-министра ошарашенно:
— Если б вы не были лютеранином, я бы посчитал вас иезуитом.
Гилленборг кивнул важно:
— Я изучал сочинения досточтимого Игнатия Лойолы. Много полезного для государственных умов.
— Вы хотите сказать, что Швеция и не собиралась воевать? — Сен-Северену необходимо было знать это.
— Отнюдь! Здесь, в Стокгольме, полки готовятся к отправке. В Финляндии Будденброк собирает финнов и заготавливает провиант. Но должен вас огорчить, граф, настроения в армии не располагают к войне. Потому мы и не рассчитывали на длительную кампанию. Простая увеселительная прогулка до Петербурга и обратно. А вот вас, граф, я хотел попросить…, — Гилленборг, наконец, поднялся:
— Я не сомневаюсь, что Его Высокопреосвященство кардинал Флери наделил маркиза де ла Шетарди особыми полномочиями, но, тем не менее, хотелось, что бы и вы оказали воздействие на посланника французского двора в Петербурге.
— Чем же? — недоумевал Сен-Северен.
— Сообщите, что шведская армия готова выступить на защиту Елизаветы, на восстановление ее попранных прав на русский престол. И боевой настрой, и боевая мощь шведской армии и ее великого флота не вызывает у вас ни малейшего сомнения. Ведь не так ли, дорогой граф?
— Черт меня побери, можно подумать, вы оставляете мне выбор! — пробормотал Сен-Северен.
— Ну и прекрасно! — удовлетворенно заметил Гилленборг. — Значит, мы мыслим одинаково. Не смею вас задерживать. — Дал понять, что аудиенция завершена.
Как выехал Веселовский в марте месяце из Самары, к Петербургу он добрался лишь к июлю. Выезжали-то еще по снегу, да весна была совсем ранняя, пока заменили сани на бричку, пока то да се, почти три месяца и прошло. Подъезжая к столице, увидел Веселовский какое-то странное скопление иноземных людей в красочных восточных одеждах, в тюрбанах, гарцующих на великолепных лошадях. Впереди него двигался целый караван из лошадей, верблюдов, ослов и… слонов. Капитан доселе не видел никогда серых гигантов. Он был поражен мощью животных, неторопливо шедших к русской столице, понукаемых своими погонщиками, которые казались карликами, сидящими на спинах слонов. Встречающиеся на пути каравана крестьяне в ужасе сворачивали и отъезжали подальше от дороги. Замирали в остолбенении, крестились: «Свят, свят!» и показывали руками на диковинки.
Это было знаменитое персидское посольство, которое шах Надир отправил со столь щедрыми дарами в Петербург покойной Императрице Анне Иоанновне. Караван двинулся в путь еще в начале 1740 года. Его охрана состояла из 16 тысяч всадников при 20 пушках. Внушительно! Петербургский двор обеспокоился. Двигается целая армия. Велика была вероятность того, что шах Надир имел намерения захватить Астрахань. А посему было велено: преградить путь посольству генерал-майору Апраксину с пятью пехотными и шестью драгунскими полками.
Апраксин встретил караван под Астраханью, вблизи русско-персидской границы, и смог убедить персов, что путь до столицы лежит через пустыни, где не будет возможности подвозить нужное количества фуража и съестных припасов для такого большого количества людей и животных. Посему было предложено ограничиться лишь двумя тысячами. Персидскому послу ничего боле не оставалось, как уведомить об этом шаха и, получив его соизволение, оставить лишних на границе и продолжить путь в составе, предложенном русскими. Так в Петербург и вошла блистательная кавалькада из 2000 всадников, окружавших 14 слонов.
Караван шел полтора года, и целью посольства было испросить у покойной ныне Императрицы руки Цесаревны Елизаветы. Ни много, ни мало. Ох, и много же было женихов, охочих до руки дочери Петра… Забегая вперед, скажу лишь то, что сватовство не удалось. Остерман вмешался и не допустил встречи Цесаревны с персидским посольством. Это уже вызвало настоящий гнев Елизаветы Петровны. Она даже ногой топнула и бросила в сердцах:
— Остерман забывает, кто я и Кто он сам — писец, ставший министром благодаря милости моего отца… Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено.