Служанка
Шрифт:
Взгляд заметался по кабинету в поисках выхода, но было уже поздно. Дверь распахнулась, и на пороге показался мой кузен, а вслед за ним в комнату ввалились дознаватели.
– Элиния Мария Скерци, вы арестованы за убийство Эбенезиуса Креждена, ростовщика второй линии и верного подданного Его Императорского величества, – послышался бесстрастный голос, и вперед выступил знакомый мне по прошлому дознаватель.
Дан Збежич не изменился. Высокий, бледный, с тонкими, будто бескровными губами и запавшими щеками, он оставался таким же страшным и похожим на злобного ворона, каким я его запомнила. И точно таким же бездушным был
Я смотрела в бесцветные, словно выстуженные морозом глаза и понимала, что это конец. Все мои усилия, все мои надежды, все попытки начать новую жизнь ни к чему не привели. Те два года, что я провела в бегах, лишь отсрочили неизбежное.
– Вытяните руки вперед, – скомандовал дознаватель.
Я не пошевелилась.
– Упорствуете? – голос, как плеть, хлестнул по запястьям, обвил их колючей веревкой, затянул до крови и заставил меня прикусить губу от боли.
Что ж, за то время, что мы не виделись, дан Збежич весьма преуспел в магии. Да и золотые нашивки на его груди говорили сами за себя. За просто так звание Верховного дознавателя не дают.
– Увести, – отрывисто распорядился имперец, и его приспешники ухватили невидимую веревку и потащили меня прочь из комнаты.
Я не пыталась больше сопротивляться. Какой смысл? Только когда проходила мимо Дамира, задержалась на миг и посмотрела в его лживые глаза. В их темной глубине клубились стыд, страх и злоба. А я будто всю судьбу кузена увидела. Не будет ему счастья. И жена его, что первенца ждет, не проживет и трех лет с его рождения. В море погибнет, вместе с сыном.
Я внимательно разглядывала бывшего жениха, а тот дернулся, словно от пощечины, и поспешно отвел взгляд.
– Пошла, – толкнул меня в спину идущий следом дознаватель.
Порог кабинета остался позади, в холле мелькнуло испуганное лицо Латицы, а потом дверь бывшего дома захлопнулась за моей спиной, навсегда отрезая и мою прошлую жизнь, и надежды на будущее.
ГЛАВА 9
Штефан
Он открыл глаза и бросил взгляд за окно. Край неба на востоке посерел, предрекая такое же серое утро, а в густых кронах грабов уже просыпались тарики, шумели в листве, пробовали голоса. Теплый, почти летний воздух одуряюще пах жасмином, и этот запах тревожил, будил что-то в душе, заставлял вспомнить… Штефан беззвучно выругался и перевел взгляд на часы. Четыре утра. Он рывком поднялся и подошел к распахнутым створкам, из-за которых сочился неизменный стобардский туман. На душе было муторно. Он и сам не знал, откуда взялась унылая хмарь, осевшая в сердце. Хотя, себе-то можно и не лгать. Знал. Только вот принимать не хотел. И совесть заткнул, чтобы с нравоучениями не лезла. Все он правильно сделал. Лучше сразу глупые чувства обрубить, пока далеко не зашло.
Плеснув в лицо водой, Штефан стянул волосы в хвост, недовольно поморщился и шагнул за порог. Наверное, впервые за все время, проведенное в Белвиле, ему не хотелось идти на пробежку. Как-то враз изменилось все, опостылело, будто пеплом седым дороги жизни припорошило.
Он шел по коридору, глядя прямо перед собой, и лишь у дверей гостевых покоев ненадолго замешкался, пытаясь понять, что чувствует и чего хочет. Вчера он ушел от Бранимиры рано, едва только пробило полночь. Несмотря на уговоры, не мог больше оставаться с ней рядом, невмоготу стало на лицо ее смотреть,
Зверь и сейчас злобно рычал внутри, все еще обижаясь из-за вчерашнего, но Штефан осадил его и, не раздумывая больше, быстро пошел к лестнице.
Во дворе было привычно сыро, но уже не так промозгло, как раньше. Весна набирала силу, торопилась, бежала навстречу лету, как быстроногая девчонка. Штефан усмехнулся. Странные сравнения в голову лезут. И образ подходящий перед глазами стоит – живое, переменчивое лицо, глаза синие, в которых душу насквозь видать, любовь и ласка, что, не скрываясь, в них светятся, и губы алые, манящие, малиной пахнущие.
Он отер ладонью вспотевший лоб и прибавил шаг. Глупо вспоминать то, что было. Ушла и ушла. Сколько таких вот девочек в его жизни было! А сколько еще будет? «Таких – не будет», – шепнул внутренний голос, но Штефан от него отмахнулся. Неважно все это. О другом думать нужно, с Мирой что-то решать. Четвертый день уже в Белвиле гостит, а так и не ясно, для чего приехала. Не верил Штефан в любовь ее, вот хоть убей, не верил. Никогда он дураком не был и сейчас не собирался, ясно же, что прислали ее с особым наказом. Только вот кто и с каким? Если Берден – это одно. А если император…
Влажные ветки хлестали его по рукам, но Штефан не чувствовал боли. Он бежал по узкой тропинке, а в голове мысли тяжелые ворочались. Для того, что он задумал, ему нужно было время и свобода маневров. А какая тут свобода, когда по Стобарду дознаватели снуют? Из замка он их выдворил, а они в городе застряли, Зданич у Драговеца поселился, мелкая сошка по гостиницам расположилась, пьют и едят от пуза, а гостинники счета к нему несут, денег требуют. И ведь как «своевременно» главный дознаватель провинции в Стобарде оказался! То сидел в Бежине безвылазно, а тут вдруг с инспекцией по городам поехал. Да так удачно! Как раз к покушению на бывшего командующего императорской армией поспел.
Штефан хмыкнул и заправил за ухо выбившуюся прядь. Он отчетливо видел все ниточки заговора, что из столицы тянулись. Георг, скорее всего, поручил это дело Сварду, а тот уже привычными методами действовать стал. Сначала наемников подослал, рассчитывая отделаться малой кровью и выдать все за нападение лихих людей, а когда это не сработало, Стрена задействовал и одновременно Зданича в Стобард отправил, чтобы тот расследование провел и мелких исполнителей наказал. И все остались бы довольны – и его убрали бы, и преступление поскору раскрыли. Да только не на того напали! Не собирался он доставлять императору и его гиенам такого удовольствия.
А с Мирой нужно что-то делать. Нельзя ее надолго оставлять. Натешился, зверю дал порезвиться, да и хватит.
Он добежал до бочки, зачерпнул студеной, желтоватой, настоявшейся на коре и листьях воде и одним махом опрокинул на себя бадью. А потом ещё одну, и еще…
И снова перед глазами воспоминание мелькнуло: лицо девичье, стан тонкий, груди налитые… Рагж! Штефан громко выругался и, не в силах совладать с тоской, охватившей душу, сунул голову в ледяную воду.
– А чего это вы, командир, с утра пораньше из теплой постельки да в студеной водичке плещетесь? – послышался ехидный голос.