Служба - дни и ночи
Шрифт:
— Ну как у тебя отношения с богом? Не тянет?
Виктор махнул рукой:
— Да ну его к черту, этого бога. Была детская забава и сплыла. Сам знаешь, старуха затащила в это пекло, еле выбрался. — Помолчал и добавил: — Правда, и сейчас от нее жизни нет, твердит одно и то же: «Вернись обратно, вернись обратно!» Даже угрожает: говорит, что плохо будет. И этот Славук тоже, как паук, прицепился. Вспомню, как он надо мной издевался, так и хочется ему в морду дать. Чувствую, что не отдохнешь здесь, уезжать надо. Только жаль старуху. Как-никак, рос у нее. Ведь кроме меня никто ей дров не запасет и сена скотине не заготовит, да и забор, вон,
Малявка спросил:
— Что, невеста появилась?
— А что, ты против? — с улыбкой спросил Виктор.
— Нет, что ты, наоборот, на свадьбу напрашиваюсь, не забудь только позвать.
— Не забуду, — ответил Виктор и пригласил на следующий день Малявку зайти посидеть. Но Малявка был занят и больше Раховского уже не видел.
Ларин закончил читать протоколы допросов, сложил их в свой саквояж и вышел на крыльцо. Скоро должен прийти Яськов, и они пойдут к Богдановичам. Как гостеприимные хозяева ни упирались, ему все-таки удалось их уговорить, чтобы разрешили им спать на сеновале. Во-первых, это было удобно ему и Яськову: не беспокоя хозяев, приходить и уходить в любое время, а во-вторых, Максим с удовольствием спал на душистом сене — постели, которой в городе не встретишь. Сегодня поздно вечером у него будет возможность увидеть моление Славука и его «братьев и сестер».
Славук знает, где искать Раховского
Ветров встретился с Рачинским. Высокий, худой, даже тощий, Рачинский выглядел испуганным и настороженным.
Ветров расспросил его о житье-бытье, поинтересовался работой, спросил о детях.
Рачинский постепенно разговорился, и старший лейтенант перешел к главному:
— Вацлав Казимирович, я знаю, что вы вышли из секты. Скажите, по какой причине вы это сделали?
Рачинский не удивился вопросу, задумался и не спеша начал рассказывать:
— Связался я с ними, можно сказать, с детства. Дураком был, поверил байкам о боге. Родители у меня тоже были верующими, и я пошел по их стопам. Но знаете, когда я увидел, что Алексей Карпович покинул секту, то и я задумался. Я долго думал, много раз разговаривал с Карповичем. В конце концов понял, в какой яме я сидел, и решил, что больше терпеть это и позориться перед людьми нельзя.
— Вас не уговаривали возвратиться назад в секту?
Рачинский грустно улыбнулся:
— Не только уговаривали, но и обещали кары небесные, даже сжечь угрожали.
— Кто угрожал?
Рачинский замялся:
— Не важно кто, главное то, что я знаю: ничего они мне не сделают.
— Это, конечно, так, но мне надо знать, кто угрожал. Может, Славук?
— Он, но это просто слова. Точно так же он угрожал и Карповичу, и Лавор Анне, и другим. Его никто не боится.
— Скажите, а что он за человек, этот Славук?
Рачинский снова улыбнулся. Ветров уже обратил внимание на его улыбку. Она была грустной, и казалось, что Рачинский улыбается каким-то своим невеселым мыслям.
— Обычный он человек, только одержимый.
— Ну а сам-то он в бога верит?
— Мне кажется, что верит он в бога и в черта одновременно. Нравится ему держать людей в повиновении и страхе. Да и в лапу он от этого имеет.
— Вацлав Казимирович, а что из себя представляют Усени?
— Усени? Забитые, темные люди, из которых Славук, Марфа Клещ веревки вьют. Жалко только дочь их, пропадет дивчина ни за что. Я уже говорил Карповичу:
— Вацлав Казимирович, как вы думаете, куда мог пропасть Виктор Раховский? Вы же его знаете?
— Конечно, знаю. Хороший хлопец, только жизнь у него нелегко сложилась. А вот куда он делся, ума не приложу.
— Могли уговорить его Славук и Клещ спрятаться куда-нибудь?
— Кто их знает. Я вот только думаю... — Рачинский замялся. Ветров увидел это и тронул его за руку:
— Вацлав Казимирович, вы же сами видите, что человек пропал и неизвестно, что с ним. Я вас очень прошу, будьте со мной откровенны.
— Понимаете, уже много лет среди сельчан ходят слухи, что Славук прячет у себя кого-то. Только лично я ничего об этом не знаю — это только слухи, может, это просто сплетни, кто его знает. Но замечали люди, что он, например, покупал в магазине, причем не в нашем, а в другой деревне, обувь, размер которой для Славука не подходит. Правда, однажды я и сам видел, как он купил резиновые боты сорок второго размера, сам же он носит сорок пятый — не меньше. Спрашивается, зачем они ему? Факт, для кого-то покупал, а раз старался тайком это сделать, значит, что-то не то.
— А давно люди стали замечать, что он делает такие покупки?
— Давно, — Рачинский на мгновение задумался, взглянул на Ветрова и, решившись, сказал: — Я вам расскажу, но только не подумайте, что я наговариваю на человека, я знаю, что вы ищете Раховского, и чует мое сердце, что Славук не такой уж простой человек, как кажется многим. Я давно присматриваюсь к нему.
— Я тоже так считаю, Вацлав Казимирович, так о чем вы хотели мне рассказать?
— Понимаете, это было лет восемь назад. Моя корова затерялась в лесу, и я пошел ее искать. Леса у нас большие, и раньше были случаи, когда и у меня, и у других терялись в нем коровы, обошел всю округу и уже домой направлялся. Иду, значит, я через гущар и вдруг увидел Славука. Странным показался он мне тогда, на каждом шагу оглядывался, словно затравленный зверь. Хотел я его окликнуть, но, поверьте, испугался и молча простоял, пока он дальше не отошел. Ничего я ему и позже не говорил и вскоре забыл об этом. Но однажды, когда я находился в лесу, то случайно набрел на землянку. Думал, что со времен войны партизанская сохранилась. Ради любопытства вошел внутрь. Смотрю, а там человеческим духом пахнет. Свежее сено лежит на нарах, на стене одежда на гвоздях висит, на столе из жерди полсвечи стоит, спички лежат, в общем, чувствуется, что живет в землянке человек. А когда увидел у стола резиновые боты, подумал, что точно такие же когда-то Славук покупал в магазине. Вспомнил и тот случай в лесу, когда искал корову и видел Славука, направляющегося в сторону землянки.
Вышел я из землянки, присмотрелся, а вокруг натоптано, факт, кто-то целые тропинки находил. Когда возвратился в деревню, то хотел спросить у Славука: кто в землянке прячется, но побоялся, тогда я не такой, как сейчас, был, боялся его.
— Больше в той землянке не были?
— Нет. Даже забыл о ней.
— Дома у Славука вы никогда не были?
— Вы знаете, по-моему, кроме Марфы никого он к себе в хату и не пускает. Живет один, как бирюк. Странный он мужик, ох странный!
И Рачинский опять улыбнулся уже ставшей неприятной Ветрову улыбкой.