Служебная командировка полковника Родионова
Шрифт:
– А что люди?-
Генерал Петров не мог ему врать:
– Я вас уверяю, Петр Кузьмич, Октябрьский дал мне лично честное слово коммуниста и командира, что он улетает на Кавказ лишь с одной целью - организовать эвакуацию армии из Севастополя!-
– Я прощу вас товарищ, командующий все-таки оставить меня здесь!-
– Нет нельзя это приказ! Приказ лично мой и приказ Ставки. Война здесь в Севастополе не кончается. И приказ не обсуждается, хватит! - отрезал Петров и тоном, не терпящим возражений, и протянул ему посадочный талон:
– Ваш! Это необходимо, потому что ситуация вышла из-под контроля. Много немецких диверсантов, они могу проникнуть с нами на лодку!
–
В тишине каземата их слова звучали гулко, отражаясь от стен, и потухая в сыром воздухе.
– Все уже сделано без нас,- покачал головой Петров, в задумчивости он смотрел на серые стены. Выйдя из недолгого
– Все Петр Кузьмич, хватит разговоры говорить. Следуйте за мной. Штаб, командиры - все готовы и ждут только нас.
–
Член Военного Совета армии дивизионный комиссар Чухнов ожидал их в коридоре за дверью, докуривая папиросу. Вышедшего Родионова он приветствовал крепким рукопожатием как старого боевого товарища:
– Ну что борец за правду! Эх, Петр Кузьмич, Петр Кузьмич, Если ты так всем в морду бить будешь, то точно уж до конца войны не доживешь! Застрелят свои же. А ведь я узнавал, за тобой такого никогда не водилось раньше! -
Но Петров не поддержал этот разговор, приказал им следовать за собой, и быстрыми шагами пошел по длинному слабо освещенному коридору подземного тоннеля. Чухнов и Родионов поспешили за ним. Член военного совета армии приблизился к Петру Кузьмичу и негромко, так, что бы это было слышно, лишь им двоим, стал рассказывать.
– Я понимаю вас, но поймите и вы, да, всем сейчас трудно, такая вот сложилась обстановка. И поверьте, Иван Ефимовичу тоже ох как нелегко. После вашей истории с этим Чирясовым, и вчерашнего военного совета наш генерал сдал, - он указал глазами на Петрова:
– Поник совсем, пал духом, и даже представьте себе, хотел застрелиться! Но в последний момент передумал, не смалодушничал. Молодец! Я тогда ж зашел к нему. Вначале смотрю, что-то он уж больно расстроен, как-то весь потух после военного совета. Притих, молчит себе и молчит. Не с кем не разговаривает, лицо застыло не единый мускул не дрогнет. Он сел, приказ написал, сам его в штаб отдал, а смотрю, нет, что-то не то, вижу - он какой-то все равно не такой, сам не свой. И тут захожу к нему в отсек, смотрю, а он лежит на кровати ТТ вытащил, и в руке его держит. Предохранитель, гляжу, еще не снял - если, что подумал, я сам еще отнять успею. А он смотрит на пистолет свой и молчит. Потом улыбнулся мне, так, как-то так грустно, убрал свою оружие в кобуру и говорит мне: "не обращайте на меня внимания, все это всего лишь минутная слабость". А у кого ее не бывает, все мы люди! -
– Стреляться?- удивился Родионов, он даже не подозревал глубину человеческих тех переживаний, которые переворачивали измученную душу командующего.
– Да я видел, что все сломался наш генерал, - Чухнов не умолкал:
– Героем ходил, а тут раз и все. Тяжело переживает поражение. Он ведь смог тогда в 1941 году с Одессы армию вывести, а что теперь? Его по рукам повязали и по ногам. Но ведь и тут своя правда, а кто будет Севастополь, потом освобождать от немца, кто, если не мы с вами! Мы сделали все что могли, мы свой долг перед Родиной тут выполнили!
–
Они повернули по коридору, и прошли в просторный каземат, где построившись в три ряда, уже стояло почти шестьдесят старших и высших офицеров - кадры Приморской армии которые спланированные на эвакуацию в первую очередь - генералы и старшие офицеры. Штаб армии и дивизионное начальство. Начальник штаба армии доложил командующему о том, что личный состав построен.
Петров прошел вдоль рядов к центру, и, остановившись перед строем, произнес короткую речь:
– Товарищи генералы и офицеры, Приморская армия гибнет, возможности для сопротивления врагу исчерпаны, город блокирован. Эвакуация ограничена, и как вы знаете, вчера вечером на военном совете Севастопольского оборонительного района было принято решение о спасении ценных командирских кадров. Все вы были выбраны для этого именно по той причине, что являетесь нужными и ценными военными специалистами. Ваша эвакуация будет произведена в первую очередь. Данное решение утверждено Ставкой. Сейчас с вами мы проследуем на пирс. Приготовьте свои эвакуационные талоны, без них вы не сможете попасть на борт ожидающей нас подлодки. Прошу вас не отставать, держаться вместе, на берегу большое количество вооруженных солдат и матросов, которые не управляемы, возможны провокации, кроме того имеется информация о немецких диверсантах переодетых в красноармейцев для уничтожения командиров!
–
Он и сам как будто бы не верил во все происходящее вокруг, не верил, что говорит сейчас все это. А ведь когда-то в молодости разве не презирал он смерть, разве не смеялся ей в лицо этой безумной слепой старухе, которой так испугался теперь? А не он ли был лихим красным
Но безжалостное время подгоняло, торопило Петрова. И по-другому он уже не мог. Генерал стал заложником сложившейся ситуации. По распоряжению Октябрьского первые дни войны флот бездумно забросал минами все подходы к Севастополю, защищая его от несуществующей морской угрозы тем самым создав трудности прежде всего для своих же кораблей. На подходе к городу, те оказывались, зажатыми в ловушке узких минных проходов и лишались всякого маневра во время немецких воздушных атак. И порой они сами же подрывались на своих же минах. Это и стало одной из причин прочности немецкой морской блокады.
А Петров терзался: "Что происходит, почему сегодня командиры Приморской армии бегут, бросая своих же солдат? Бегут не надменные белопогонные генералы, князья и бароны, не наследственные аристократы с бакенбардами, бегут свои красные, простые, от сохи и с заводских бараков, но не готовые еще пока умирать как солдаты и среди солдат. Когда - то же здесь сто лет назад в Севастополе против коалиции европейских войск сражалась доблестная русская армия, но генералы да и адмиралы ее не бежали! Им тогда и в голову делать это не пришло. Это был бы несмываемый позор для них. Эти генералы и адмиралы не писали отцу-императору, тогда в дни славной севастопольской эпопеи, что надо спасать ценные кадры для империи, а погибали с достоинством как истинные герои.
Октябрьский не мог покинуть севастопольский берег один, со штабом черноморского флота. Это было бы слишком явное подлость. В сорок первом и за меньшее ставили к стенке, но была война, и не было у нас в запасе Гинденбургов, примерно так телеграфировал Сталин Мехлису в Крымский фронт, когда, то просил его заменить бездарного Козлова. СССР имел тот высший командный состав, который имел, другого генералитета не было. Для оправдания своего позорного бегства из Севастополя перед Ставкой и Генеральным штабом, Октябрьский нарочно вовлек это бегство как можно большее число лиц высшего командного состава, задействовал штаб ВМФ и наркома флота. И именно поэтому он передумал оставлять Петрова на Херсонесе вместо себя с погибающей армией. Адмирал стал сопротивляться на военном совете собственному предложению - оставить командарма во главе оборонительного района, заявив, что нужды в этом нет. Это он обязал генерала к эвакуации на подводной лодке, торопил его, чтобы тот не дай бог тот не остался в Крыму и что еще хуже не погиб с остатками Приморской армии как герой. Чем большее число ответственных работников будет вовлечено в бегство, которое кроется под названием эвакуация, тем будет для адмирала лучше, большее командиров разделит с ним эту вину. И выходит, так что бежал не один Октябрьский, бросив армию и моряков, нет, бежали абсолютно все. Все без исключения и никто был не лучше, а просто кто-то, быть может не смог, не успел. А ведь стоило бы кому-то из высоких командиров остаться добровольно, объявить, что он ни куда не побежит, что бы было тогда? Это сильно поколебало его планы. Но круговая порука начальников сплотила всех этих беглецов под благородной вывеской спасения руководящего состава. Все высшие военоначальники, партийные работники, по возможности - все должны были покинуть с ним севастопольский берег. И только так и никак не иначе. Командующий армией понимал это, он разгадал адмирала. Поэтому и было отдано такое нелепое распоряжение в части. А из тех, кто командиров, кто выберется из Севастополя, кто спасется, никто ничего сказать Октябрьскому в упрек не посмеет, как и не сможет обвинить его, - все они станут подельниками предательства армии. Все будут предатели, чем бы это бегство ни было прикрыто, какими благородными намерениями это оставалось бегством и предательством. Заразившись страхом, вице-адмирал заражал своей трусостью вокруг себя остальных, всегда находя исключительно тех людей среди подчиненных и начальников и те нужные слова, которые утверждали его раз за разом в правильности принятого им решения. И сам незаметно для себя Петров заразился этой же болезнью. Ведь как героизм, так и трусость бывают заразными и поэтому командир сам по себе должен всегда преподавать подчиненным уроки храбрости личным примером. И ни какими пафосными речами кроме этого никого храбростью ты не заразить. Страх как куча дерьма какими розами или красивыми тряпками ее не прикроешь, она все равно будет дурно пахнуть, так и бегство плохо пахнет даже из под благородной вывески спасения руководящих кадров.