Служение Отчизне
Шрифт:
Это заставило нас призадуматься. Готовность летчика к полетам — это основа основ, а точно определить физиологическое состояние мы не можем. Что делать? Если командиры, врачи точно знать не могут, так кто же знает? Этим «кто» является летчик, он должен сказать правду. Пока он этого не делает. Почему? Боится?
Как быть? Я вспомнил войну, взаимоотношения были другими, доверяли друг другу всё, в том числе и жизнь. Чем же мы, командиры, политработники и другие специалисты, оттолкнули людей сейчас, в мирное время? Строгостью, принципиальностью или душевной глухотой? Ведь может иногда в жизни человека случиться, что он не сдержится и выпьет. Наутро он переживает, ищет возможность скрыть, заключить сделку с совестью… Что делают в подобном
Вот что беспокоило меня. Вначале был порыв — немедленно дать бой пьяницам по всем линиям: административной, партийной, комсомольской, общественной, офицерской. Осудить, наказать! Затем, поразмыслив над тем, что всякое наступление бывает успешным только тогда, когда оно хорошо подготовлено, и не всегда лобовая атака приносит победу, решил готовиться постепенно, послушать моих опытных соратников. Но тут один случай ускорил события.
…Как-то я ехал на полеты. Смотрю, стоит летчик нашего полка, холостяк, ранее был техником самолета, затем переучился. Летал он очень хорошо, на службу приходил всегда точно и никогда не был замечен в употреблении спиртного.
Сегодня он опоздал. Машина с летчиками уже ушла на аэродром, а он с парашютом на плече ожидал попутную. Я подъезжал к нему, испытывая двойственное чувство. Понимал, что как командир обязан его наказать, но в то же время как летчик, как его коллега не мог не посочувствовать ему. Мне очень хотелось помочь ему. Но как это воспримут подчиненные?
На память пришла известная восточная сказка «О старике, мальчике и осле», где любое решение окружающими осуждается.
Пригласил летчика в машину, он сел, и мы поехали. Ведем разговор о делах. Я узнал, где он был и почему опоздал. Отвечал он прямо и открыто. Возможно, потому, что был на пару лет старше меня, а может, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что с первых дней пребывания в полку я старался держаться с летчиками предельно просто, по-товарищески…
В конце разговора я неожиданно сказал:
— Знаешь, чего тебе сейчас больше всего хочется? Спать.
— Верно, — признался летчик. Я посоветовал:
— Когда приедешь на аэродром, доложи своему командиру звена, что ты очень хочешь спать. Его решение сообщишь мне.
Подъезжаем, стоит строй полка. Мы вдвоем выходим из машины. Я принял рапорт и подошел к летчикам, чувствуя, что все они с нетерпением ждут: а что же будет дальше? Однако пошел обычный деловой разговор, и после того, как последовала команда «Разойдись», полковые зубоскалы были явно разочарованы. Они уже предвкушали сумбурные оправдания опоздавшего, колкие реплики командира и многое другое, что всегда вызываёт веселое оживление в строю.
…Полеты закончились нормально. После разбора я попросил остаться своих заместителей и командиров эскадрилий, изложив им мучивший меня вопрос о готовности летчика к полету, при этом особенно упирал на следующие моменты. Во-первых, есть сигнал, что некоторые летчики пьют накануне полетов; во-вторых, перед полетами подвергают организм большим физическим и эмоциональным нагрузкам, и, в-третьих, рассказал им один случай, не называя фамилии офицера, который зашел к нам на днях домой с женой с просьбой помочь ему в семейных делах.
Суть дела была в следующем: ему под 40, внешне ничем не примечателен. Она моложе его лет на 15, красива, неглупа. Встречающие эту пару мужчины, конечно, любуются такой женщиной. Отсюда реакция — ревность, бессонные ночи. Какая будет отдача у него на работе? Мы с Машей хотя и чувствовали себя неловко, но как могли постарались рассеять его сомнения. Забегая вперед, сразу скажу: отношения в этой семье
…Решили о готовности к полетам поговорить с летным и техническим составом. Началась подготовительная работа.
Было мнение: проверти совещание с активом, но его отклонили, так как в актив входят те, кто ничего подобного не допускает, следовательно, убеждать их ни к чему. Решили собрать весь офицерский состав. Назвали мы его офицерским собранием. Открывая его, я уточнил порядок ведения: избираем президиум или доверим вести собрание командиру полка? Многие с мест закричали: «Командиру!» Я поставил вопрос на голосование. Все проголосовали, чтобы вел собрание командир. Я поблагодарил за доверие, а затем кратко изложил цель нашего собрания и сделал небольшую информацию о положении дел. Я попросил высказать всех свои соображения, как достичь такого положения, чтобы мы уважали друг друга и доверяли в большом и малом, посоветовав не слишком увлекаться критикой. Я даже, помню, сказал такие слова: «Кто будет увлекаться критикой — буду останавливать». И бросил в зал: «Нет возражений?» Раздались возгласы одобрения, чувствовалось: шутка пришлась всем по душе. Начались выступления. Ораторы называли факты плохого поведения товарищей, критиковали свои неправильные действия, объясняли, почему это произошло, и тут же говорили, как этого избежать.
Было много ярких, эмоциональных, глубоко заинтересованных выступлений.
Собрание шло без перерыва часа три.
Закрывая собрание, я поблагодарил всех выступающих за искренность, сказал много других теплых слов, выразив уверенность, что взаимное доверие не только в отношениях друг с другом, но и между начальниками и подчиненными будет отныне неуклонно расширяться. Припомнил несколько примеров из минувшей войны…
Чувствовалось, что собрание многих взволновало, многим понравилось. Это было видно по тому, что и после его окончания люди собирались в группы, оживленно переговаривались. Захарий Бембулатович Тотров, человек очень эмоциональный, назвал его даже событием в жизни полка.
Так это было или не так, но кропотливая воспитательная работа очень скоро стала давать результаты. Через несколько месяцев вопрос о тревожном положении с готовностью к полетам был полностью снят с повестки дня.
Как раз в это время мы стали участниками события, которое заставило нас поволноваться и задуматься о многом. Начала срабатывать машина, которую запустил своей речью в Фултоне апологет империализма и холодной войны Черчилль. Американцы начали войну с Северной Кореей.
Все это заставило меня еще более внимательно и глубже изучить и критически оценить готовность полка. Если последует приказ и полку нужно будет вступить в бой — готов ли он? Снова взяты на вооружение критерии, которыми пользовались в годы войны.
Не дожидаясь указаний сверху, я в течение нескольких дней обдумывал план проверки боевой готовности полка, затем обсудил его со своими помощниками и заместителями. Для проверки готовности личного состава мы взяли главные вопросы: личное мастерство каждого летчика и техника, боевое мастерство подразделений и боевая готовность полка в целом. Проверяя своевременный вылет по сигналу для выполнения боевого задания, я вспомнил фронтовые дела, когда мы с Валентином Шевыриным, отработав до автоматизма свои действия, успевали в считанные секунды, во время штурмовки нашего аэродрома самолетами противника, производить взлет. Объяснив летчикам все до деталей, показал, как должен работать весь экипаж в это время. Затем попросил подполковника Карпова дать сигнал. По сигналу я бежал к самолету, техник Саша Ржавский запускал мотор. Я прыгал в кабину, застегивал ножные ремни парашюта, он — плечевые, пристегивался поясными ремнями, осматривал бегло кабину и, проверив оборудование, выруливал и взлетал. Затем выполнялся взлет из готовности номер один.