Смазки для взрослых – III
Шрифт:
– Да.
– Номер смени. Его номер напиши мне.
– Пап…
– Все будет хорошо, дочка…
Полгода психотерапии вернули меня в реальную жизнь с кучей плюсов от случившейся истории.
Я узнала себя, свое тело и его возможности, что во множество раз улучшило мою сексуальную жизнь с моим женихом из реальной жизни. Мы познакомились в офисе, когда он пришел на переговоры с генеральным директором Семеном Петровичем и с тех пор не разлучаемся. Уже подали заявление в ЗАГс. Он во мне души не чает и не устает восхищаться
С родителями отношения стали теплее, я многое поняла и перестала во всем искать виноватых, строить из себя взрослую и заняла в семье место благодарной дочери. Папа вслух разрешил быть собой и заниматься тем, чем мне интересно. Но мне интересна бухгалтерия и я поступила на повышение квалификации.
Что касается Льва, Левы, Левушки. То его не нашли, конечно же, потому что он всего лишь винтик в большой мошеннической схеме, промышляющей на разводе одиноких, несчастных женщин и вымогательстве денег через шантаж. Снимки и видео так и не были разосланы друзьям, близким, коллегам. Возможно, они где-то летают в пространстве интернета, но среди миллионов женских прелестей и порнороликов просто затерялись, растворились, устарели. Да и пусть наслаждаются, что уж. Если вдруг кому приспичило передернуть, и они при этом получили удовольствие, значит все было не зря.
Телефон вместе с симкой я разобрала на запчасти и утопила в нашей буйной реке. С ними почили и все фотографии, видеоролики и страстная переписка. Купила новый, о котором давно мечтала и сменила номер.
А бананы…
Бананы я люблю и по сей день. Они словно ключик взломали меня и научили наслаждаться сексом до потери сознания. Главное, побольше смазки…
Смазка для бабы Нюры
Ночь сияла звездами за окном и дышала крепким морозом.
Звезды мерцали блестящими праздничными одеждами и водили хороводы вокруг молодого яркого полумесяца, отсвечивающего тени от хат и рассыпающего искры на белом свежем снегу.
В самой дальней хате на краю села у самого леса средь глубокой ночи теплился огонек в окне, а из трубы стоял густой столб белого дыма.
За большим столом при свете закопченных свеч сидели две бабы, одна старая другая молодая, и пили чай из пахучих трав в прикуску со сдобными пончиками, аромат которых лишал ума и праведных мыслей.
Печка тихо потрескивала поленьями и жаром красила щеки, с мороза не успевшие отойти и побелеть, как следует.
– Че Гришка-то? – кивнула баба Нюра в сторону Оксаны.
– Да ну его, – шмыгнула носом она и откусила полпончика, набив полный рот, чтобы невозможно было отвечать на вопросы.
– Любезник оказался Гришка твой, – хмыкнула баба Нюра в ответ.
– Ну да… от стога к стогу… – невнятно согласилась девка.
– Проучить бы его, Оксана. Чтоб до ветру ходить не мог. И от ветру тоже не мог. Может отсушим его?
– Баба Нюра… – испугалась Оксана такому пожеланию и скривила нос.
– Че баба Нюра, баба Нюра… Был в
– У тебя тоже был? – засмеялась Оксана и кивнула, ожидая, что та поведает историю.
– А как же. Они во все века были…
– Расскажи…
– А че рассказывать-то. Рассказывать-то и нечего. Отсушила и все. И твоего отсушим, – встала баба Нюра из-за стола и пошла к печке дров подложить в прожорливый огонь.
– Ну, расскажи. Не просто ж отсушила, а что-то он накуролесил…
– Сначала ты расскажи, как он в сарай тебя заманил? Окаянец эдакий, – громко стукнула она кочергой по ведру с поленьями.
– Ну, как… Провожать пошел от хаты Ясненых, там мы брагу пили и песни пели с девчатами да с ребятами, хохотали до колючек в животе, а потом по хатам пошли спать. Я хмельная была немножко, а он придерживал меня за бочок, говорил, чтоб не свалилась в снег да не отморозила себе, что в тепле надо держать. Жамкал меня всю дорогу, а возле хаты своей в губы поцеловал слюняво и сказал, чтоб дальше сама шла. А я ног не чувствую, баб Нюра. Замерзли совсем. Голова тяжелая и кружится. И в снег так захотелось мне лечь и укрыться им потеплее, да заснуть послаще. Я и села в сугроб. А Гришка подхватил меня и потащил во двор, и в сарай теплый. С сеном. Ну а там…
– Что там?
– Ну, ты как будто не знаешь, баб Нюр. Спрашиваешь тоже…
– Не знаю. Неведомо мне. Но интересно, – улыбнулась она своей широкой хитрющей улыбкой.
– Так у тебя ж был любезник. Как же не знаешь?
– Они ж разные бывают. Рассказывай, а то я тебе тоже так же «ну, ты как будто не знаешь…» – перекривила она Оксану и хитро сощурила глаза.
– Ну, упали мы в сено, и он навалился на меня. Стал целовать опять в губы. Облизывать, кусать. Я чуть всплакнула. Уж больно было. А потом он начал одежу снимать…
– Че у него? Елда ого? – баба Нюра показала руками сазана.
– Не… Такой, – девка отрезала ладошку пальцем.
– Карасик? – удивилась она и как-то сникла.
– Ну такой, да… жаренный еще…
– Так там и сушить нечего, – вздохнула баба Нюра и махнула рукой.
– Соленый на вкус и пахнет рыбой тухлой, – сморщилась Оксана и тоже махнула рукой.
– Так-то немытый. Мытый он сладкий, да пахучий… Помню Василя своего. Ой, – довольно сложила руки баба Нюра – мылся все время. Мог щек не умыть, а елду намывал, аж блестела.
– Большая была?
– О! Сазан! – показала баба Нюра с удовольствием размер Василя.
– Ого, – девка не на шутку испугалась. – Так он куда-то такой? Как его то? Мне карася было больно пускать, а тут такая рыбина…
– Так-то ж, потому что сухо было у тебя, а рыбы мокроту любят, чтоб нырять да выныривать было хорошо, а нам бабам приятно и щекотно.
– Ну, баб Нюра… ты уж удивила меня. Скажи еще, что тебе то нравилось, когда сазан такой заныривал.
– Ой, как нравилось, Оксана. Чтоб до самого дна заныривал и бился там, как оглашенный. Аж зазудело от думки одной. У тебя Гришка был только?