Смазки для взрослых
Шрифт:
Я не могла подняться сама, мои ноги не слушали меня, они стали будто ватные и мне было смешно. Я смеялась, как безумная или пьяная. Иван Петрович помог мне поправить платье и провел до окон спальни моей, поцеловал и ушел в свой гостевой домик.
Я лежала в кровати и не понимала, что было со мной и как такое может быть с человеком. Мой муж целовал меня сухо и куда-то сбоку губ, но это и хорошо, потому что мне бы стало плохо от его мокрых пиявок. И он никогда не обнимал меня так нежно, и так, что аж мурашки бежали куда-то в самое нутро. Я думала, что грудь предназначена
Сладкие воспоминания начинали снова волновать меня, если это такая болезнь, то она самая лучшая из всех.
А утром стыд залез в мою голову и начал рвать на кусочки. Эйфория сменилась отчаянием, и я проплакала полдня. Обедать я не вышла. Мне сильно нездоровилось. Метания души невыносимо выжигали все внутри, хотелось умереть до приезда Кирилла Петровича. Сон не приходил, чтобы как-то облегчить мое состояние, а за окном кричали сверчки так громко, что хотелось кричать вместе с ними.
Я встала, чтобы закрыть окно и не слышать их.
«Анастасия Андреевна» букет полевых цветов упал на пол. Я хотела закричать, но не смогла. Он обнял меня и мое тело затрепетало в его руках.
Он целовал меня, и я снова забыла обо всем на свете.
Он расшнуровал сорочку и заботливо снял с меня. Я осталась перед ним без ничего, нагая и беззащитная. Мурашки от пальцев до коленок покрыли меня, и грудь моя вздымалась от волнения, до боли стали твердыми темные круги.
Иван Петрович касался меня, и я дрожала в ответ, то ли от холода, то ли от желания снова улететь на небо, там, где яркие звезды…
Он обнял меня и стал целовать мои безжизненно опущенные руки, потом положил их себе на плечи и поцеловал в губы. Нескончаемо сладкий поцелуй. Я гладила его шею и касалась волос, мне было приятно и хорошо, он целовал мою шею. Внизу снова все заныло и стало очень мокро. Во мне просыпалась другая женщина, которая пряталась глубоко, возможно где-то за печенкой и вот она осторожно выглядывала и вздыхала вместе со мною.
Он положил меня на одеяло и, приподнявшись на локте, смотрел на меня ненасытно, как зверь. Я дотронулась до его щеки, губ, шеи. Он взял мою руку, поцеловал ладонь и положил ее на горячий и твердый, мне стыдно говорить об этом… но мне не было страшно, мне хотелось, чтобы он поскорее оказался во мне.
И я посмотрела ему в глаза и кивнула. Он повернулся и оказался сверху меня. Я вся дрожала. Он раздвинул мои ноги и дотронулся им, я готова была расплакаться. Но он медленно и совсем не больно скользнул в меня и будто наполнил собою. Мое дыхание стало таким частым, что казалось потеряю рассудок. А он стал двигаться все быстрее и быстрее. Чтобы я не закричала он закрыл мой рот ладонью, и я зубами сжала кожу, но не чувствовала этого, потому что взрывалось во мне что-то невероятное… волна за волной, как море на картине заезжего художника. Горячее семя он размазал по моему животу и упал рядом со мною.
Я была счастлива. Мои ноги снова не слушались меня, а в голове звенящая пустота и нескончаемая радость.
После я ждала каждую ночь и каждую ночь Иван Петрович приходил ко мне, и мы снова и снова
Однажды он бесстыдно усадил меня сверху, и я была словно наездница на коне, только седло на нем особенное и страсть, с которой я отдавалась езде сверху сводила меня с ума. Я забывала обо всем. Мне казалось, что небо теперь падает на нас, обжигая плечи звездами.
Месяц быстро кончился и мое счастье чернилось скорым возвращением Кирилла Петровича. Я не знала, что мне делать дальше. Но я не хотела, как прежде и не хотела быть его женою более.
Бежать с его братом я тоже не могла, опозорить свою семью и мать, которая едва держалась одной рукою за жизнь, съедаемая давнею болезнью, могла бы тут же умереть из-за сердечного переживания.
Быть вместе с Иваном Петровичем представлялось невозможным, его ждала в столице невеста, он так же не мог нарушить обязательств. Нам оставалось только ждать и видеться очень редко на встречах и балах.
Я стала чаще бывать в городе, записалась в салон и стала посещать выставки, где мы тайком встречались и ехали в позорные квартиры его друзей. Но те минуты счастья и блаженства стоили того, даже когда в соседней комнате предавались утехам другие бесстыдники.
Супружеские ночи с Кириллом Петровичем стали чуть теплее, может, потому что его червяк, когда я закрывала глаза и представляла Ивана Петровича, немного волновал мою плоть, и я становилась мокрой. До звезд очень далеко, но уже не так сухо и больно. Заканчивалось тоже все быстро, поэтому я не успевала даже дойти до первой волны и каким бы то образом выдать себя и ту женщину, которая в определенные моменты пряталась за печенку, чтобы никто и никогда не узнал о ней. Что до совести, то грызла она меня недолго, в основном до того момента, как только я снова видела Ивана Петровича, и он касался моей руки.
А неделю назад моего любимого командировали на службу, на войну с турками… и я его буду ждать и молиться за него, потому что он должен знать, что под сердцем ношу его ребенка.
Смазка для княгини
– Ольга Михайловна, прикажите накрывать на стол, к нам будут гости, – прогремел голос Василь Макарыча и разнесся эхом суеты по залам, где уже началась беготня с подносами и посудой.
Пышногрудая хозяйка в праздничном уборе распоряжалась сервировкой и тут же играла с Егоркой, младшим сынишкой. Малыш бегал вокруг матери и кричал разные потешки, а она ловила его и поднимала вверх, прижимала к себе и отпускала снова.
– Ваша светлость, Василь Макарыч сказал забрать ребенка во двор на свежий воздух, – рыжий долговязый мастер грамоты стоял, чуть склонившись перед княгиней. Он не смотрел в ее влажные смеющиеся глаза, она протянула ему руку. Парень коснулся губами перстня, взял малыша на руки и торопливо пошел к выходу.
Ольга Михайловна не любила гостей мужа, но слыла гостеприимной хозяйкой, хорошей женой и чрезмерно набожной. Гости к ним заезжали часто с подарками, хмелем и тихой бранью. Все кланялись иконам и садились за столы, во главе которого восседал Василь Макарыч.