Смех дьявола
Шрифт:
— Нет, я хочу остаться с Леа.
— Слушайся Руфь. Если ты будешь умным, я отвезу тебя увидеться с мамой.
— Это правда?
— Клянусь тебе.
Мальчик вышел. Укладывая вещи в сумку, гувернантка рассказывала Леа, что произошло в ее отсутствие.
— На прошлой неделе явились твой дядя Люк и твой кузен. Они хотели сообщить тебе о визите нотариуса от Файяра по поводу продажи Монтийяка.
— При чем здесь дядя Люк?
— Файяр как будто получил согласие Франсуазы…
— Что?
— Я сказала «как будто». Так говорит нотариус. Поскольку Лаура младшая, мэтр Дельмас ее опекун, а
— Но ведь это абсурд!
— Возможно, но твой дядя и кузен, а они юристы, говорят, что это не касается тебя, особенно ввиду твоего отсутствия.
— Я вижу, что всех бы устроило, если бы я позволила себя арестовать или попросту исчезла.
— Файяра — вероятно, но не твоего дядю. Ты дочь его брата, и он предпочел бы, чтобы вы сохранили поместье. Ты знаешь, он сильно изменился после ухода Пьеро…
— Изменился?! Это бы меня удивило. По-моему, он всегда был коллаборационистом!
— Не думаю. Он петеновец, вот и все!
— Однако он позволил своей дочери выйти за немца!
— Это верно. Но все же он честный человек.
— Их много, таких честных людей, как он. Хочешь, я тебе скажу? Я скорее понимаю Файяра. Файяр хочет получить землю, для него война — лишь возможность достичь своей цели, обогатиться. Французы, немцы — ему все равно. Он сотрудничает с теми, кого считает более подходящими для того, чтобы помочь ему завладеть поместьем. Он даже не отдает себе отчета в том, что предает свою страну, он, ветеран 14-го года! А с дядей Люком дело обстоит сложнее. Это интеллектуал. Он знает, что в состоянии сделать слова, и понимает серьезность возможных действий, вызванных словами. Любовь к порядку, буржуазным ценностям, его профессия заставляют его уважать законную власть. Для него легитимен только Петен, а Петен призвал французов к сотрудничеству с немцами. Думаю также, что он начисто лишен воображения, иначе он понимал бы, что рано или поздно немцы проиграют войну и что сегодняшние террористы завтра возьмут власть.
— Но именно этого он не хочет. Он говорит, что если американцы высадятся и де Голль победит, Франция окажется в руках коммунистов и что русские установят у нас свои законы. Для него только Германия может защитить Европу от коммунистического бича. Он глубоко убежден в этом.
— И мой дорогой кузен думает, видимо, так же.
— Хуже. Он помышляет о вступлении во Французский легион.
— Это бы меня удивило. Филипп никогда не отличался смелостью.
— Но пока твой дядя считает, что во избежание продажи тебе следовало бы написать письмо, содержащее твой отказ. Он не уверен, что этого достаточно, однако это позволит выиграть время.
— Я скажу об этом дяде Адриану и Камилле.
— Не затягивай. Посмотри на меня… У тебя плохой вид, ты устала.
— Я часто проезжаю на велосипеде 30–40 километров в день. Это постоянно нужно в нашем краю. Если война продлится еще долго, то у меня будут икры, как у Ле Гевеля или Ван Влиета, и я смогу оспаривать Гран-При в Бордо. Кроме того, есть Камилла, на которую я трачу много сил.
— Бедная малышка! Вот кому не повезло. А они ее?.. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Пытали? Не совсем, не в том смысле, как это понимают бандиты вроде Денана. Ты знаешь, эти мерзавцы из полиции придумали новое слово, более «элегантное», и «приятное», чем «пытать»… Они туягают. Туягать стало их любимым развлечением.
— Туягать?
— Да, это от слова «Туяга».
— Туяга?
— Это имя эксперта-бухгалтера, которого полицейские арестовали по доносу. Пьера Туягу пытали огнем, избивали дубинкой, сдирали с него кожу, вырывали ногти, жгли ему ноги и половые органы. Марсель Фуркей из бордосской полиции был так доволен своей работой и своими помощниками, Гильбо и Бейраном, что изобрел новый глагол. Теперь в Бордо полиция больше не пытает, она туягает..
— Это отвратительно!
— Камилла получила лишь легкое туягание: пощечины, удары ногой и кулаками. Ее слабость спасла ее. Они не могли продолжать туягание; не рискуя убить ее. Но теперь она не может оправиться. Я думаю, что присутствие Шарля могло бы ей помочь.
— Но его присутствие там, в той ненадежной обстановке, в которой вы живете, может быть опасным.
— Я не думаю. Маки надежно охраняют убежище, а немцы после арестов последнего времени вернулись в расположение своих частей. Главная опасность исходит от таких людей, как Фьо и Денан. Я знаю, что Аристид получил приказ нейтрализовать их и что дядя Адриан здесь для этого. Но Камилла и Шарль будут отправлены отсюда в Швейцарию. Есть горячая вода? Я помыла бы, как следует голову. К холодной воде я не могу привыкнуть.
После мытья Леа почувствовала себя словно другой женщиной. Несмотря на гигиенические советы шефов маки и лондонского радио, большой чистоты в лагерях и на фермах, которые служили убежищами, не замечалось. Некоторые шефы старательно пытались установить воинскую дисциплину: приветствие знамени, физические упражнения, овладение оружием, по возможности хорошее обмундирование, уважение к званиям, соблюдение чистоты в лагере и чистоты тела, но это было возможно только в крупных отрядах, таких, как в Лимузене, Веркоре или Бретани, с большим числом бойцов.
В Аквитании в начале 1944 года группы были еще не очень многочисленны. Начиная с мая, положение изменилось, и Аристид мог сообщить на Бейкер-стрит сведения в деталях о состоянии новых отрядов: Бордо и Бордо-Сен-Огюстэн — 500 человек; Мериньяк — 45; база подводных лодок — 15; сеть Лермона — 40; группа Пессака — 20; диверсионная группа Буска — 5; сеть Бегля — 25; группа Леона из Ланд — 500; группа железнодорожников — 145; группа из Аркашона — 300 человек. Всего 1595 человек, прекрасно знающих свои задачи и готовых сражаться. Этот немногочисленный контингент должен был увеличиться и составить 1000 бойцов в день высадки «В». Пока же полковник Букмастер был удовлетворен состоянием отрядов.
Леа с облегчением оставила старый велосипед, полученный от Торов, и снова оседлала свою голубую машину, на багажнике которой она укрепила седло из ивовых прутьев для Шарля. Теперь нужно было действовать быстро. Файяр мог предупредить гестапо в Лангоне.
Руфь и Бернадетта Бушардо были потрясены отъездом малыша, единственной радости их жизни. А Шарль был в восторге — он смеялся и ерзал на своем сиденье.
— Перестань вертеться, так мы упадем.
Перевалив через гребень Берниллы, Леа снова встретилась с Сифлеттой.